Эксперты ФСБ не заметили монтаж в аудиозаписях по делу «Сети»

пропаганду наркотиков, грета тунберг, эксперты ФСБ, лингвистическая экспертиза, сахалин, калининград, дальний восток, крым, оправдание экстремизма, оправдание терроризма,

По делу «Сети» эксперты ФСБ  провели фоноскопическую экспертизу с целью установления признаков монтажа в изъятых аудиофайлах. Сторона защиты попыталась оспорить это заключение, пригласив для рецензирования независимых экспертов. Они обратили внимание суда на нарушение методики и заявили о явных признаках внесения изменений, которых не заметили специалисты от обвинения. Подробный репортаж из зала суда опубликовала «Новая газета».

Специалисты ФСБ Мария Комлева, проводившая лингвистический анализ, и Алексей Леонтьев, автор технического исследования, в своём заключении, датированного осенью 2018 года, признаков монтажа не обнаружили.

Сторона защиты предъявила в суде альтернативное заключение, подготовленное петербургской АНО «Криминалистическая лаборатория аудиовизуальных документов». С её результатами в судебном заседании выступил Герман Зубов, специалист в области судебной фоновидеоскопии с 26-летним стажем, прежде работавший в экспертно-криминалистических подразделениях органов внутренних дел.

По словам Зубова, при выполнении исследования он использовал методики и программное обеспечение, одобренные научно-методическим советом Минюста России для использования в подведомственных судебно-экспертных учреждениях и следовал утверждённой ФСБ России инструкции по организации производства судэкспертиз в экспертных подразделениях органов госбезопасности. Предметом его анализа стали заключение экспертизы Комлевой–Леонтьева и сами исследованные ими файлы с фонограммами.

Прежде всего, Зубов обратил внимание, что ни в материалах дела, ни в тексте экспертизы нет информации об условиях и обстоятельствах записи фонограмм, а также аппаратуре и программных средствах, использованных при проведении записи.

В вводной части экспертизы Комлевой–Леонтьева указано, что представлен диск с 48 аудиофайлами, которые эксперт Леонтьев, обозначив как cпорные фонограммы, присвоил им нумерацию, отличную от полученной при осмотре. При этом в исследовательской части экспертизы он указывает: «Объекты исследования представлены в виде файла-архива формата «219.rar». Больше этот файл-архив в данном разделе не упоминается.

«Это наряду с информацией о несоответствии нумерации фонограмм даёт основание считать, что эксперт проводил исследование звуковых файлов, полученных из иного источника, – делает вывод Зубов. – Создаётся ощущение, что эксперт-лингвист получил для исследования одни файлы, а технический эксперт – другие».

В результате лингвистического анализа эксперт Комлева признает, что на записях «не содержатся высказывания об участии в террористическом сообществе и выполнении руководящих и координирующих функций», но имеются разговоры «о подготовке грядущей революции в России, создании и захвате автономного региона».

По утверждению экспертов ФСБ, они руководствовались методикой «Диалект». Петербургский специалист Герман Зубов обратил внимание суда, что она содержит чёткие критерии оценки пригодности (в частности, соотношение сигнал/шум, но в экспертизе достоверных данных и по этому показателю не представлено).
Кроме того, фонетический анализ сравниваемых голосов проведён без учета региональных или диалектных признаков. «Таким образом, вывод эксперта о пригодности и непригодности фонограмм для идентификации является необоснованным, а проведённое исследование в этой части не соответствует методике “Диалект”», – заключил Зубов.

Согласно мнению петербургских специалистов, эксперт Леонтьев в своей части работы не следует тем методикам, на которые ссылается. «При разделении первичных фонограмм из них были удалены или не сохранены фрагменты, длительность и содержание которых установить не представляется возможным», – говорится в докладе Зубова.

Подавляющее большинство фонограмм (46 из 48) не являются оригинальными. А их не оригинальность – это один из признаков монтажа, модификации. «Если проанализировать характеристики файлов с фонограммами, видно, что многие записывались “внахлест”, – заявил специалист в судебном заседании. – Это противоречит выводам эксперта [Леонтьева] об идентификации: один человек не мог одновременно участвовать в двух разговорах. Соответственно, все эти файлы создавались не во время записи, а после».

Срок, за который эксперты ФСБ управились со своим заключением (40 календарных дней), Зубову представляется нереалистичным: если бы они на самом деле следовали методикам, на которые ссылаются, времени бы ушло вдвое больше.

«Случай очень сложный, я в своей практике таких фонограмм не встречал. Множество очень необычных характеристик, которые никак не отражены у экспертов. Откуда все время появляются новые составляющие? Вот как будто крутят ручку: если ещё кто-то застал ленточные магнитофоны, там такой ручкой крутили “уровень записи”, – здесь он постоянно плавает» – рассказывает Зубов.

«Точно можно говорить лишь о том, что исследованные фонограммы никак не аутентичны, потому что реплики не согласуются на стыках, часть информации потеряна. Какая — мы не знаем. Результаты нашей оценки, в отличие от заключения экспертов ФСБ, отвечают критериям научности – легко проверяемы и повторяемы», – заключил специалист АНО «Криминалистическая лаборатория аудиовизуальных документов».

Ходатайство защиты о приобщении заключения петербургских экспертов к материалам дела и вызове на допрос экспертов ФСБ Комлевой и Леонтьева суд удовлетворил.

Словесные фокусы вместо лингвистической экспертизы. Рецензия на экспертизу по делу Егора Жукова

Новая газета стала основной платформой, где учёные-лингвисты выражают своё мнение по поводу экспертизы, проведённой экспертом ФСБ по делу Егора Жукова. Приводим текст очередной публикации, в которой представлена рецензия, подготовленная профессионалами в области судебной лингвистики.

«ОТ РЕДАКЦИИ
Студент Высшей школы экономики Егор Жуков внесён в список экстремистов и террористов. Это внесудебная репрессия, которая надолго, если не навсегда отравляет жизнь человека и его родственников. Егор пострадал из-за того, что в отношении него возбуждено дело по статье 280.2 УК РФ – призывы к экстремистской деятельности с использованием Интернета.
А само это дело юридически стало возможным благодаря экспертизе, проведённой в спеццентре ФСБ экспертом Коршиковым. Мы публиковали этот документ и заключение на него, подготовленное по просьбе редакции ведущими отечественными филологами, в том числе академиками РАН.

Сегодня мы публикуем заключение, подготовленное группой лингвистов из Высшей школы экономики. По выводам оно согласуется с отзывом академиков, однако обращает внимание и на новый аспект, который позволяет иначе взглянуть на роль эксперта ФСБ Коршикова и специфику его работы над экспертизой по уголовному делу Егора Жукова. Одно дело, когда эксперт интерпретирует реальные высказывания обвиняемого так, что в них якобы появляется экстремистская составляющая. И совсем другое, когда он дописывает в цитаты блогера собственные слова, не отделяя их специальными знаками препинания, так, что они становятся якобы высказываниями самого блогера. И это не просто слова, а фактически скрытые цитаты из другого текста, а именно, ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности».

«Содержанием призыва Коршиков считает пересказ книги Шарпа в первых двух роликах. Из списка мирных методов протеста, эксперт выделяет несколько “незаконных”. Например, № 90 – отказ от уплаты налогов, № 140 – изготовление фальшивых документов, № 144 – препятствие работе учреждений. В последнем случае эксперт Коршиков самостоятельно дописывает уточнение: “частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий”. Так как избирательные комиссии являются учреждениями, то из пересказа Жуковым предлагаемой Шарпом формы ненасильственного протеста – препятствие деятельности учреждений, эксперт Коршиков делает вывод о том, что Жуков призывает к воспрепятствованию деятельности избирательных комиссий».

Ещё раз – ни о каких избирательных комиссиях Жуков не говорил, эксперт самостоятельно «подбрасывает» их в текст. Очевидно, силовики сделали совсем неправильные выводы из дела Голунова. А также из первого дела Егора Жукова (об участии в «массовых беспорядках»), которое пришлось прекратить после публикации «Новой газетой» фото- и видеосвидетельств, доказывающих: действия, инкриминируемые Жукову, 27 июля совершал совсем другой человек.

Безусловно, с таким качеством экспертизы никаких перспектив у «экстремистского» дела Жукова нет. Оно должно быть немедленно прекращено. Как и все дела против участников мирных акций протеста в Москве в июле-августе 2019 года.

Сопроводительное письмо к заключению специалиста

4 сентября в интервью радиостанции «Эхо Москвы» адвокат Егора Жукова Илья Новиков обратился к лингвистам Высшей школы экономики с просьбой оценить результаты официальной лингвистической экспертизы видеороликов Егора, на основании которых ему предъявлено обвинение. Новиков подчеркнул, что речь идёт о научной оценке качества лингвистического анализа: «Раз следствие пришло на территорию студентов, на территорию науки, то весь разговор идёт о том, что наука лингвистика думает о тех или иных высказываниях». Мы связались с Ильей Новиковым и предложили сделать научную рецензию на эту экспертизу.

Экспертиза или часть следствия

Мы ожидали, что, возможно, мы будем не согласны с выводами эксперта, возможно, нам покажется не вполне убедительной доказательная база, наверное, мы как учёные сможем предложить альтернативные подходы к анализу материала… То, что мы увидели в экспертизе, вообще не имеет отношения ни к лингвистике, ни к экспертизе, ни к науке. Здесь нет анализа высказываний, нет аргументации, нет инструментария, нет даже ссылок на авторитетные источники, хотя бы на словари.

Этот текст – подмена. За лингвистическую экспертизу выдается манипуляция, словесные фокусы с перемешиванием словосочетаний и цитат,
в результате которого «эксперт», как кролика из шляпы, вдруг извлекает утверждение, что Егор Жуков призывает к вооруженному восстанию и другой противозаконной деятельности.

Наша рецензия приобрела иной смысл. Она стала касаться не только конкретного дела Егора Жукова. Мы как учёные несём ответственность за то, что говорится от имени науки. Мы обязаны противостоять мракобесию, подменяющему научную экспертизу, в особенности если речь идёт о жизни и свободе конкретных людей.

Наша рецензии написана тем профессиональным языком, которым обычно пользуются лингвисты, и потому, возможно, будет трудна для восприятия. Поэтому ниже мы объясняем в более доступной форме суть манипуляций, которые проделывает эксперт А.П. Коршиков, подписавший заключение официальной экспертизы.

Прежде всего, следователь ставит перед экспертом вопрос о том, можно ли с точки зрения лингвиста найти в видеозаписях Жукова призывы к незаконной деятельности. Но почему и каким образом лингвист может ответить на этот вопрос?

Эксперт-лингвист исследует смысл, выражаемый с помощью языка. Этот смысл может быть выражен явно или имплицитно, но это всегда смысл языковых единиц – слов, предложений, текста. И этот анализ не имеет отношения к правовой оценке смысла, переданного с помощью языковых единиц. Иными словами, наука лингвистика не знает никаких методов анализа, позволяющего установить соответствие смысла языковых единиц Уголовному кодексу или каким-то иным понятиям законности. Это дело юристов. Однако эксперт Коршиков берётся именно за такую задачу.

Метод оптовой оценки

Общая идея экспертизы проста и соответствует поставленной задаче: нужно найти призыв, а потом в призыве найти что-то незаконное. Для того чтобы обосновать, что высказывание является призывом, эксперт должен показать, что цель высказывания была побудительная: автор имел целью, чтобы слушатель, услышав высказывание, сделал именно то, о чём в нем говорится. Доказательство побудительности – тонкая и сложная процедура, требующая рассмотрения широкого контекста высказывания, речевой ситуации (к кому и как обращался автор), толкования значения слов, исключения альтернативных интерпретаций (например, что это не призыв, а просто мнение автора). Доказательство наличия призыва чрезвычайно важно для дальнейшей юридической квалификации высказывания.

Коршиков поступает просто. Сначала он приводит подряд шесть цитат из разных роликов (в том числе тех, которые не будут в дальнейшем предметом экспертизы) и квалифицирует их как призывы. В его списке смешаны вырванные из контекста высказывания, которые призывом являются, и те, которые являются выражением мнения, хотя и используют аналогичные грамматические формы. Например, фраза «тебе нужно немедленно помыть руки», скорее всего, является побуждением и может быть в определённых коммуникативных обстоятельствах интерпретирована как призыв. А фраза «из этого следует, что нужно мыть руки» – нет, поскольку здесь всего лишь выражается мнение о причинно-следственных взаимосвязях.

Вместо скрупулезного анализа смысла каждого высказывания Коршиков смешивает их в одном списке, чтобы произвести их «лингвистическую квалификацию» оптом. Такая «оптовая» квалификация необходима, чтобы считать доказанным наличие призыва там, где могут быть разные прочтения, или его вовсе нет.

Коршиков использует еще один список из десяти цитат, в которых Жуков выражает недовольство властью, или, как пишет эксперт, испытывает «политическую ненависть». Смысл выписывания цитат подряд состоит в том, чтобы далее сформулировать некое обобщённое отношение Жукова к власти – мотив «политической ненависти».

Заметим, что само понятие мотива, как и квалификация «политическая ненависть», находится за пределами лингвистической аргументации. Лингвисты могут говорить о значении определённых выражений или высказываний. Коршиков, таким образом, выводит некий «архетип» высказываний Жукова: его ролики являются призывами-воззваниями к смене власти, сделанными по мотивам политической ненависти. Такой подход изначально некорректен: каждое высказывание должно оцениваться в его конкретике и контексте, смысл высказывания из одного текста не может быть выведен из смысла высказываний из других текстов. После создания общей конструкции эксперт последовательно разбирает два кейса, которые лягут в основу его выводов.

Принцип избыточной законности

Первый вывод Коршикова состоит в том, что в одном из роликов Жукова есть лингвистически установленные призывы борьбы с властью в России путём её насильственного захвата или вооруженного мятежа. В ролике Жукова, который рассматривается как материал для представленного вывода, действительно присутствует призыв в лингвистическом понимании термина. Жуков призывает слушателей «хвататься за любые формы протеста и делать всё, на что способны». Но ни значение существительного «протест», ни смысл конструкции «делать всё, на что способен» не подразумевают сами по себе насильственных действий. В словарном описании слова «протест» нет компонента со значением насилия. Протест – это (согласно словарям) «решительное возражение против чего-нибудь». То же самое относится к конструкции «делать всё, на что способен». Когда комментатор футбольного матча выражает надежду, что команда покажет «всё, на что способна», это не значит, что он рассчитывает, что начнется мордобой и потасовка. Указание на насильственные действия должно быть выражено прямо. В противном случае мы имеем дело с недопустимым вменением дополнительного смысла.

В лингвистической науке есть базовая теория об устройстве речевого общения, основные принципы которой в середине XX века сформулировал философ Герберт Пол Грайс. Один из них – принцип количества: изложи не больше и не меньше информации, чем нужно в данном речевом контексте. Эксперт Коршиков, вступая в полемику с Грайсом, декларирует новый принцип общения – принцип избыточной законности. Если вы говорите приятелю «пойдём что-нибудь выпьем», необходимо добавить: «но не яду». Иначе вас можно заподозрить в покушении на отравление. Блогер, призывающий писать «любые комментарии» под размещенным видео, безусловно, призывает к экстремизму, потому что «любые комментарии» могут быть в том числе и экстремистскими. Егор Жуков, по мнению эксперта, видимо, тоже должен был в своём призыве исключить все возможные насильственные формы уличного сопротивления. Итак, в анализе первого ролика Коршиков корректно идентифицирует призыв, но произвольно вменяет Жукову смысл призыва. Обвинительный вывод номер один построен на произвольном вменении.

Операция прикрытия

Второй вывод Коршикова состоит в том, что Жуков в трёх роликах осуществляет призывы к целому ряду незаконных действий: к отказу от уплаты налогов, изготовлению фальшивых документов, препятствованию работе избирательных комиссий и др. И делает это по мотивам политической ненависти или вражды.

Три ролика объединяются экспертом в одно высказывание – тематически связанный «единый объект». Они действительно связаны, сам автор говорит о том, что это серия видеозаписей. Понятие «единый объект» нужно автору экспертизы, потому что в третьем ролике есть конструкция, похожая на призыв, но нет указания на «незаконные действия». А в первых двух – нет призыва или какого-то подобия призыва, но есть указания на действия, которые эксперт считает незаконными.

Первые два ролика посвящены обсуждению списка из 198 методов ненасильственного (что особо подчеркнуто) протеста, опубликованного в книге Дж. Шарпа «От диктатуры к демократии», которая была переведена и издана в России. Перед каждым роликом Жуков размещает обращение к «товарищу майору»: «это видео носит ознакомительный характер и ни к чему не призывает».

В третьем ролике есть конструкция, похожая на призыв («для смены власти в России нужно использовать и другие мирные методы сопротивления»), но призывом не являющаяся. Наличие или отсутствие призыва доказывается с помощью специальных лингвистических тестов. Однако Коршиков, опираясь на свои методы «оптовой квалификации», не только утверждает, что призыв есть, но и распространяет его сразу на все три ролика, игнорируя обращения к «товарищу майору». При этом содержанием призыва Коршиков считает пересказ книги Шарпа в первых двух роликах. Из списка мирных методов протеста эксперт выделяет несколько «незаконных». Например, №90 – отказ от уплаты налогов, №140 – изготовление фальшивых документов, №144 – препятствие работе учреждений. В последнем случае эксперт Коршиков самостоятельно дописывает уточнение: «частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий». Такая формулировка дословно совпадает с одним из определений экстремизма статьи 1 федерального закона №114 «О противодействии экстремистской деятельности».

Из текста экспертизы невозможно понять, что в исходном ролике Жукова нет слов про избирательные комиссии: уточнение Коршикова никак формально не отделено от выдержки из списка мирных методов. В этой части экспертного заключения в целом происходит стилистический слом. Экспертиза, и без того небогатая лингвистической терминологией, превращается в обличительный памфлет.

По мнению эксперта, Жуков использует декларацию необходимости мирных методов борьбы для «прикрытия соответствующей агитационной работы», т. е. для призывов к незаконной деятельности по причинам политической ненависти. Политическая ненависть, напомним, унаследована из первоначальных «архетипических» оптовых квалификаций, сделанных по другим роликам. И если в начале экспертизы мы имеем дело не с лингвистическим исследованием, но хотя бы с некой манипулятивной игрой словами, то к её финалу цель работы эксперта формулируется предельно ясно и открыто: Коршиков даёт юридическую оценку гипотезе, которую заранее подразумевает доказанной, и подгоняет выводы под формулировку уголовной статьи. Такой подход вступает в прямое противоречие с идеей лингвистической экспертизы. Эта подмена, столь явная в финале исследования Коршикова, связана с тем, что в своей экспертизе он выполняет не лингвистическое исследование смысла языковых высказываний, а поставленную перед ним следователем задачу: найти в высказываниях Егора Жукова «незаконное» содержание и сформулировать для него обвинение.

Бонч-Осмоловская А.А., Левинзон А.И., Апресян В.Ю., Добрушина Н.Р.
11.09.2019 г.

Заключение специалиста
(РЕЦЕНЗИЯ НА ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА №3/458 ОТ 01.09.2019 г. ПО УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ №11902450046000029)

Подготовлено в порядке, предусмотренном п. 3 ч. 1 ст. 53, ч. 3 ст. 80 Уголовно-процессуального кодекса РФ в связи с обращением защитника Жукова Е.С. адвоката Новикова И.С. Специалисты настоящим выражают своё согласие на передачу данного заключения защитой Жукова Е.С. в ГСУ по РОВД СК РФ, на явку по вызову следователя для дачи показаний в качестве специалиста по предмету данного заключения.

Специалисты:
Бонч-Осмоловская Анастасия Александровна, кандидат филологических наук, академический руководитель магистерской программы «Компьютерная лингвистика», доцент Школы лингвистики НИУ ВШЭ, научно-педагогический стаж – 16 лет;
Левинзон Анна Иосифовна, старший преподаватель Школы лингвистики НИУ ВШЭ, научно-преподавательский стаж – 15 лет;
Апресян Валентина Юрьевна, доктор филологических наук, профессор Школы лингвистики НИУ ВШЭ, научно-педагогический стаж – 29 лет;
Добрушина Нина Роландовна, доктор филологических наук, профессор Школы лингвистики НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник, руководитель международной лаборатории языковой конвергенции НИУ ВШЭ, научно-педагогический стаж – 26 лет.

Представленная на рецензирование экспертиза проводилась сотрудниками Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ экспертом с лингвистической квалификацией Коршиковым А.П. и экспертом по комплексному анализу устной речи Осокиной А.М.

На экспертизу были представлены девять видеозаписей, содержащих обращения Жукова Е.С. Экспертам было предложено ответить на два вопроса в соответствии с их экспертной квалификацией:

Имеются ли с позиции лингвистической квалификации в представленных видеозаписях призывы к незаконной деятельности?
Каково эмоциональное состояние говорящего в представленных видеозаписях?

В рецензии будет рассмотрен ответ эксперта Коршикова А.П., в котором излагаются лингвистические основания квалификации наличия в содержании текстов видеозаписей призывов к незаконной деятельности. Ниже будут представлены 1) общие выводы относительно состоятельности проведённой экспертизы, 2) оценка методологии, использованной экспертом, 3) детализированный анализ валидности результатов исследования и 4) резюме.

1. Общие выводы

Рассматриваемое заключение эксперта не может быть признано состоятельным, поскольку:
1.1. Эксперту поставлена некорректная, находящаяся за пределами лингвистической компетенции задача, сформулированная следующим образом: «Имеются ли с позиции лингвистической квалификации в перечисленных выше видеозаписях призывы к осуществлению незаконной деятельности?»

Позиция лингвистической квалификации позволяет судить о содержании языковых выражений, давать интерпретацию высказываниям в случае возникновения сомнения, характеризовать высказывания по цели речевого акта. Лингвистические методы не позволяют извлечь из содержания текста указания на незаконность действий, которые текст описывает. Правовая квалификация действий не относится к сфере компетенции лингвистического эксперта. (см. Постановление Пленума Верховного суда России №28 от 21.12.2010 «О судебной экспертизе по уголовным делам»).

1.2. Отвечая на поставленный вопрос, эксперт игнорирует базовые методы лингвистического анализа, в частности, домысливает значения слов и выражений, не соотнося их с лексикографическим описанием (например, значение существительного ПРОТЕСТ), не проводит полноценного анализа целеполагания речевого акта, дискурсивного анализа композиции сложного текстового объекта, объединённого из нескольких видеозаписей, даёт правовые квалификации высказываниям из видеозаписей.

1.3. Текст рассматриваемой экспертизы характеризуется избирательностью рассмотрения и анализа языкового материала. Отвечая на вопрос, имеются ли в видеозаписях призывы к незаконным действиям, эксперт исследует только небольшие фрагменты текста, в которых, по его мнению, могут содержаться косвенные указания на одобрение насилия. При этом он оставляет за рамками анализа основной массив видеозаписей, в которых Жуков Е.С. прямо указывает на то, что он не одобряет насильственные действия и посвящает свои видеоролики обсуждению ненасильственной коммуникации граждан и власти. В ряде случаев эксперт игнорирует эксплицитное высказывание автора видеозаписей Жукова Е.С. о целеполагании его обращений («Товарищ майор, это видео носит ознакомительный характер и не преследует цель кого-нибудь к чему-нибудь призывать»). Обоснования выбора фрагментов для анализа в тексте экспертизы не представлены. Отсутствует также количественное описание соотношения выбранных для анализа высказываний, высказываний с явно представленным неодобрением призывов к насилию и общего объёма текста.

1.4. Текст экспертизы в ряде случаев не соответствует канонам представления экспертного заключения. В частности:
а. Научные термины заменяются лексикой с широким неопределённым значением. Так, говоря о проблеме присутствия в тексте имплицитных призывов к незаконным действиям, эксперт использует понятие «прикрытие» («…декларация необходимости использования только ненасильственных методов в борьбе за смену власти в России в Обращении используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова Е.С. на видеохостинге “Youtube”» – с. 15 экспертизы). Совершая такую замену, эксперт снимает с себя обязанность демонстрировать в высказываниях Жукова Е.С. работу конкретных лингвистических механизмов, порождающих неявные смыслы, и ограничивается бездоказательным утверждением о том, что такие смыслы присутствуют.

b. В тексте экспертизы присутствует оценочная и эмоционально окрашенная лексика (слова, выражающие отношение автора к описываемым явлениям). Так, анализируя концепт «самосожжение», эксперт называет его «одним из самых варварских способов ухода из жизни». Оценочная лексика переводит сделанные выводы из разряда объективных результатов в категорию субъективного мнения, что показывает ненаучный характер текста экспертизы.

2. Оценка методологии

Большинство методов из списка использованных методов и приёмов, приведённых на с. 4 экспертизы, были использованы некорректно, без применения необходимых инструментов и процедур.

При использовании метода лексикографического анализа эксперт не приводит полного лексикографического описания значения слова, не сравнивает семантическое содержание разных значений слова и не опирается на контекст при выборе толкования значения слова. Таким образом эксперт анализирует, например, значение глагола «отнять». Он приписывает значению лексемы коннотации с «насильственным действием», не учитывая, что в исследуемом контексте глагол употреблен в составе устойчивого метафорического выражения «отнять права».

При использовании лексико-семантического метода анализа не используются корпусные инструменты анализа для определения и уточнения значения и особенностей употребления слов и словосочетаний. Использование лингвистических корпусов является необходимым и ключевым инструментом лексико-семантического анализа в современной лингвистике, активно применяемым в том числе и в сфере лингвистической экспертизы (Баранов, 2007).

При использовании метода дискурсивного анализа не даётся характеристика рассматриваемых текстов с точки зрения их дискурсивной функции. Дискурсивный анализ предполагает исследование социокультурного контекста, в котором происходит коммуникация (об этом пишет и сам эксперт, говоря об «экстралингвистической стороне текста»). При этом в самом заключении эксперт не описывает ни современный медиаландшафт, ни ситуацию коммуникации, ни взаимоотношения автора и слушателей (адресата и адресанта). Анализ ситуации и позиций участников коммуникации мог бы дать отличную от предлагаемой экспертом интерпретацию: например, из разряда «призыв» текст должен был быть переведен в разряд «передача информации». Сам блог может в контексте современного медиапространства и в контексте профессиональной специализации Жукова Е.С. рассматриваться как типичный просветительский проект; автор блога не побуждает к действию, а доводит до сведения слушателей неизвестные им факты.

Метод интент-анализа, заявленный экспертом, должен использоваться при психологической, а не при лингвистической оценке содержания текста; для применения метода требуется квалификация психолога, а не лингвиста. Интент-анализ является относительно новым и пока мало проработанным методом изучения интенций (намерений) говорящего. «Интент-анализ предусматривает изучение психологического содержания с целью выявления реальных интенций субъектов речевого общения» (Павлова, Гребенщикова, 2017, с. 5). Таким образом, намерения говорящего, не выраженные в тексте напрямую (а именно такие намерения обсуждает эксперт), невозможно достоверно выявить лингвистическими средствами. Не обладая квалификацией проводить психологическую экспертизу, эксперт нарушил методику применения интент-анализа: не произвёл разметки интентов, не провёл оценки согласия аннотаторов для исключения субъективности разметки (см. описание процедуры интент-анализа: Попова, 2011, с. 201). Заметим, что в списке литературы, который приводит эксперт, нет ни одной работы, посвящённой интент-анализу. Тем самым выводы эксперта о намерениях Жукова Е.С., имплицитно подразумеваемых в видеозаписях, были сделаны с грубыми методологическими нарушениями и не могут считаться состоятельными. Кроме того, мы имеем ситуацию, когда на вопрос, требующий оценки с позиции лингвистической квалификации, эксперт отвечает с позиции психологической квалификации.

3. Анализ валидности результатов исследования

В заключении эксперт формулирует следующие выводы исследования:
В обращении Жукова Е.С. в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ, ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ» с позиции лингвистической квалификации содержится призыв к борьбе с властью в России с произвольным выбором формы протеста, что включает в себя действия насильственного характера, в частности, насильственный захват власти, вооруженный мятеж.

В обращениях Жукова Е.С. «МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА (Доказательства)», «МИТИНГИ. ЧТО ДАЛЬШЕ?» и «БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО» (рассматриваемых как единый объект) с позиции лингвистической квалификации содержатся призывы к следующим действиям, совершаемым по мотивам политической ненависти или вражды: отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствие работе учреждений (частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий), мятеж, изготовление фальшивых денег. Кроме этого имеется призыв к самоубийству через самосожжение.

По нашему мнению, выводы, представленные экспертом, несостоятельны, осуществлены с игнорированием методов лингвистического анализа текста и с сознательным искажением текстового материала (выбрасыванием содержательно значимых и меняющих выводы текстовых фрагментов, дописыванием собственных слов к рассматриваемому тексту без отделения их специальными знаками препинания).

3.1. В обращении Жукова Е.С. в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ, ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ», вопреки мнению эксперта, не содержится призывов к насильственным действиям. В своих выводах эксперт опирается на следующие цитаты из видеообращения: «с системой нужно жёстко и планомерно бороться», «нужно хвататься за любые формы протеста», «делайте всё, на что способны». При этом эксперт не проводит полноценного лексико-семантического анализа выделенных слов и словосочетаний, не рассматривает всех значений слов или лексических конструкций и не приводит доказательств употребления слова в определённом значении. А именно:

а. эксперт не приводит лексикографического обоснования своей трактовки значения слова ПРОТЕСТ со ссылкой на авторитетные словари. Между тем, согласно словарным статьям, значение слова ПРОТЕСТ не содержит в себе никаких семантических элементов, связанных с насилием. См. толкование существительного ПРОТЕСТ в словарях:

в словаре Ожегова:
ПРОТЕСТ, -а, м. 1. Решительное возражение против чего-н. Заявить п. Демонстрация протеста. 2. Заявление о несогласии с каким-н. решением (офиц.). Принести п. П. прокурора (при выявлении нарушения закона). 3. Официальное удостоверение факта неуплаты в срок по векселю (спец.). П. Векселя.

в словаре Ефремовой:
1. Решительное возражение против чего-л., категорическое заявление о несогласии с чем-либо, о нежелании чего-л.
2. Массовое, коллективное возражение против чего-л., обычно выражающееся в активных действиях.
3. Официальное заявление капитана морского судна об аварии судна или порче груза.
4. Официальное удостоверение факта неуплаты в срок по векселю.

В рассматриваемом контексте существительное ПРОТЕСТ используется в первом из приведённых значений – значении «возражение». Утверждение эксперта о том, что сочетание «любые формы протеста» (т. е. «любые формы возражения») означает также и «крайние насильственные формы протеста», является навязыванием дополнительного смысла, не выраженного в высказывании ни в явной, ни в скрытой форме. У слова ПРОТЕСТ, как видно из словарей, полностью отсутствует семантическая компонента со значением «насилие». Продолжая логику эксперта, можно было бы сказать, что популярная у блогеров фраза «ставьте лайки, пишите любые комментарии» также может быть квалифицирована как подстрекательство к экстремистским высказываниям, поскольку комментарии могут в принципе содержать в себе выражение вражды или ненависти на межнациональной или религиозной почве.

Анализ сочетания «любые формы протеста» эксперту в данном случае следовало бы проводить, опираясь на принципы успешности коммуникации П. Грайса (Grice 1975), в частности, на максиму количества информации: изложи не меньше информации, чем требуется. То есть для призыва к насильственному протесту (вооруженному мятежу, захвату власти) Е.С. Жукову потребовалось бы дополнительно уточнить свою мысль с помощью эксплицитных языковых выражений, поскольку такой призыв не может быть выведен адресатом высказывания из словарного значения слова напрямую. Подобных эксплицитных уточнений в рассматриваемом видеосообщении не обнаруживается.

b. высказывание «с системой нужно жёстко и планомерно бороться» также не может быть интерпретировано как призыв к «жёстким формам борьбы», поскольку эксперт не поясняет значение сочетания «жёсткие формы борьбы» и не показывает, что значение этого сочетания равносильно значению выражения «насильственный захват власти».

Наречие ЖЁСТКО в использованном Е.С. Жуковым сочетании «жёстко бороться» не характеризует специфику действия. Оно выступает исключительно в роли интенсификатора, т. е. указывает на высокую интенсивность действия. Такой вывод подтверждается примерами употребления сочетания, подобранными в Национальном корпусе русского языка (ruscorpora.ru). Из приведённых ниже примеров адресат сообщения не может получить знания о конкретных формах «жёсткой борьбы», однако получает информацию об усилении интенсивности действия:

Банк России очевидно стал жёстче бороться с серыми схемами, неустойчивостью финансовых организаций. В кризис 2008–2009 годов в ЦБ старались больше поддерживать банки, чтобы не допустить системных проблем. Сейчас, когда сектор относительно устойчив, появилась возможность более активно заняться его оздоровлением». [Сирануш Шароян. Путин призвал ЦБ отзывать лицензии с оглядкой на возможности АСВ // РБК Дейли, 2014.07.01]

Рособрнадзор ещё год назад заявил, что будет жёстко бороться с утечками. Получается, что выполнил угрозу? – В этом году мы усилили контроль за процедурой сдачи экзаменов, и родители и ученики серьёзно опасались, что они не преодолеют минимальный порог. [Светлана Субботина. Рособрнадзор: «Ни одной утечки в этом году не было» // Известия, 2014.06.04]

Таким образом, в приведённом экспертом высказывании Жукова Е.С. «борьба» остаётся неопределённым абстрактным понятием. Конкретный содержательный характер «борьбы», а также информация о её формах и качестве не могут быть выведены из языкового материала лингвистическими методами. Утверждение эксперта о том, что приведённое высказывание должно рассматриваться как фактическое доказательство вывода о наличии в тексте обращения Жукова Е.С. призыва к насильственной смене власти и вооружённому мятежу, является необоснованным и не подтверждается лингвистическим анализом компонентов высказывания.

с. высказывание «делайте всё, на что способны», вопреки утверждению эксперта, также не содержит в себе указания на насильственные методы борьбы. Эксперт утверждает, что этот призыв «не содержит ограничений на методы действий, кроме как указания на пределы возможности конкретных исполнителей действий». Однако такая трактовка была вынесена без проведения лингвистического (лексико-семантического и дискурсивного) анализа, необходимого для объяснения смысла данного выражения.

Лексико-грамматическая конструкция ВСЁ/ТО/КТО, НА ЧТО СПОСОБЕН не указывает ни на какие конкретные действия, но обозначает условную совокупность действий, ограниченных общей темой, задаваемой широким контекстом выcказывания. Иными словами, «Х делает всё, на что способен» означает, что «Х производит максимум действий, релевантных для обсуждаемой темы, которые он может в текущих обстоятельствах совершить». Такая трактовка соответствует одному из базовых принципов языка – принципу релевантности (Grice 1975) – и может быть подтверждена примерами из Национального корпуса русского языка, демонстрирующими разнообразие наборов возможных действий, которые могут быть выражены с помощью конструкции НА ЧТО СПОСОБЕН, и ограниченность этих наборов контекстуально обозначенной темой:

Нам всем хочется браться за то, что производит на нас самое великое впечатление. Мы должны от этого воздержаться: надо делать то, на что мы сейчас способны. Я помню, как мне больно было, когда впервые я пошёл к своему духовнику, отцу Афанасию, на исповедь. Я исповедовался ему, сколько умел, честно, и ожидал, что он, монах, мне укажет радикальный путь: «Делай то-то, то-то и то-то». А то, что он сказал, меня поразило и на минуту разочаровало; он мне сказал: «Я тебе укажу, что ты должен был бы сделать, если бы был на то способен». [Митрополит Антоний (Блум). О жизни христианской (1990)].

Покупая подарки, Натан покупал не только женщин – не деньгами, конечно, но вниманием и заботой, а также готовностью тратить время ли, силы, суммы, – он покупал ещё и часы свободы для совести. Ему даже казалось, что он делает для обеих всё, на что способен. И неважно, насколько далеким это было от чьей-то правды. Маленький секрет, о котором никто кроме него никогда не узнает, – одинаковые обои в спальне любовницы и в коридоре их с женой семейной квартиры. [Анастасия Цветкова. Трое без времени // «Сибирские огни», 2012]

Долгожданный финал: двое сильнейших поваров России сразятся за главный приз – три миллиона рублей и звание лучшего повара страны. Участникам придётся показать всё, на что они способны, и доказать, кто из них самого дьявола на кухне не боится. Телеканал «Москва 24», выходные, 00.15 [Наталья Зайцева. Музыка // «Русский репортер», 2013]

Как видно из приведённых примеров, все наборы подразумеваемых действий, на которые имплицитно указывает выражение ВСЁ/ТО, НА ЧТО СПОСОБЕН, принципиально различаются. Употребление выражения ВСЁ/ТО, НА ЧТО СПОСОБЕН в русском языке всегда несёт в себе ограничение на содержание действий, которое определяется с помощью дискурсивного анализа общей тематики широкого контекста.

Тема обращения Жукова Е.С., которой посвящена видеозапись «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ, ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ», задаётся уже в названии (митинги и протесты). В целом текст обращения посвящён оценке Жуковым Е.С. прошедшего митинга в г. Москве и рассуждениям о том, как должен быть реализован протест в форме митинговой активности. Таким образом, митинг как форма протеста является ключевой темой обращения. В этом контексте выражение «делайте всё, на что способны» обозначает совокупность действий, релевантных по отношению к основной теме – митинги как форма протестной активности. Примерами таких действий могут стать организация митинга, участие в митинге, распространение информации о митинге и другие подобные действия, имеющие прямое отношение к протестной активности в форме митинга. Таким образом, рассматриваемое выражение не может быть использовано как лингвистическое доказательство того, что Жуков Е.С. призывает к насильственному захвату власти.

Резюмируя сказанное выше, подчеркнем, что ни один из аргументов, предъявляемых экспертом в пользу представленного вывода о том, что в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ, ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ» имеется призыв к незаконным действиям в виде насильственного свержения власти, не подтвержден в тексте экспертизы с позиции лингвистической квалификации, т. е. с помощью релевантных, корректно применяемых методов лингвистического анализа с использованием установленных методологией процедур и современных инструментов анализа.

3.2. Выводы эксперта относительно группы видеозаписей «МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА (Доказательства)» (обращение 2), «МИТИНГИ. ЧТО ДАЛЬШЕ?» (обращение 3) и «БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО» (обращение 4) не являются состоятельными по следующим причинам.

При рассмотрении обращений 2–3–4 эксперт не проводит лингвистического анализа конкретного высказывания побуждения, на котором базируются выводы эксперта, не проводит дискурсивного анализа структуры связей между обращениями 2–3–4, позволяющего определить речевое целеполагание автора для каждого из обращений в рамках единого целого.

На с. 4–5 эксперт приводит рассуждения о целесообразности объединения обращений 2–3–4 в единый объект Обращение. Далее, введя объект Обращение, на с. 14–15 эксперт делает заключение о том, что «в Обращении содержится призыв использовать различные мирные методы сопротивления (см. п. 3 настоящего заключения), используя для этого в частности перечень методов «ненасильственной борьбы». Однако в п. 3 на с 11–12 рассматривается не единое Обращение (обращения 2-4), а отдельные высказывания из обращений 1, 4, 5, 9. В п. 3 эксперт делает общий вывод о том, что приведенные высказывания являются призывами-воззваниями.

Вывод аргументируется перечислением лексем и выражений, допускающих побудительную интерпретацию, общим списком из всех рассмотренных обращений. Таким образом, слова из обращения 1 должны подкреплять аргументацию выражения побуждения в обращении 4, и так далее.

Немотивированное объединение высказываний из обращений 1, 4, 5, 9 в общий массив ведёт к искажению интерпретации целеполагания отдельных обращений: побудительное целеполагание обращения 4 обосновывается экспертом с помощью привлечения грамматических форм повелительного наклонения из обращения 1 и модальными конструкциями из обращений 5 и 9, см. рассуждение на с. 12–13 экспертизы: «Побудительность выражена прямо – глаголами в форме второго лица, множественного числа, повелительного наклонения: «делайте», «не ждите»; косвенно – словами с семантикой долженствования в сочетании с инфинитивами («нужно … бороться и не тратить», «нужно хвататься…, консолидировать», «нужно использовать», «должны бороться», «Нужно бороться»), предикативом «нельзя», выражающим запрет в сочетании инфинитивом, («останавливаться уже нельзя»)».

Не углубляясь в обсуждение обоснованности лингвистической квалификации этих выражений как побудительных в тексте экспертизы, важно подчеркнуть, что из всех приведённых цитат к обращению 4 относится только одно: «нужно использовать». Таким образом, эксперт, делая вывод о том, что единый объект Обращение состоит из трёх отдельных текстов обращений 2–4, не проводит отдельного анализа речевого целеполагания рассматриваемого высказывания «нужно использовать» в обращении 4 и не приводит обоснований трактовки высказывания как призыва. Утверждение эксперта, что рассматриваемое высказывание – призыв, является, таким образом, голословным и необоснованным.

Высказывание из обращения 4 «Какой из этого всего вывод? А вывод очень простой: кроме бойкота выборов, сложно организуемого, и митингов, никому уже не нужных, для смены власти в России нужно использовать и другие методы мирного сопротивления», приводимое в п. 3 на стр. 10–11, рассматривается вне общего контекста монолога Жукова Е.С. Однако приведённая цитата из обращения 4 является не призывом (т. е. речевым актом побуждения к действию), как полагает эксперт, а выражением мнения (т. е. речевым актом убеждения).

Употребление модального предиката НУЖНО с инфинитивом, на который ссылается эксперт, не свидетельствует о наличии побуждения. Перечислим факторы, которые противоречат трактовке рассматриваемого предложения как побудительного.

В лингвистической литературе предикат НУЖНО описывается как указывающий «на отношение говорящего к ситуации, о которой он сообщает», а именно на то, что, с точки зрения говорящего, необходимо для достижения какой-то цели (Падучева 2011). Стандартный пример употребления НУЖНО: Чтобы разжечь костер <Цель>, мне <Субъект цели> нужны спички <Потребность>. Значение побуждения не входит в число стандартных употреблений НУЖНО. Этот предикат может быть интерпретирован как побуждение только в ситуации, когда человек обращается лично к кому-то, причём подразумевается, что этот адресат по статусу ниже говорящего и готов выполнять его распоряжения. Лишь тогда высказывание с предикатом НУЖНО может восприниматься как распоряжение это сделать. Если отсутствует личный контакт и обращение к нижестоящему по статусу, то фраза с предикатом НУЖНО выражает точку зрения говорящего, а не призыв.

В ближайшем контексте высказывания с предикатом НУЖНО в обращении 4 отсутствуют глаголы в форме повелительного наклонения, которые однозначно указывали бы на побудительность высказывания. Искусственное добавление вводных конструкций, выражающих мнение, таких как “я считаю”, “мне кажется”, «я полагаю» не меняет общего смысла рассматриваемого высказывания: «А вывод очень простой: <я полагаю, что> кроме бойкота выборов, сложно организуемого, и митингов, никому уже не нужных, для смены власти в России нужно использовать и другие методы мирного сопротивления».

В приведённой в экспертизе цитате высказывание с модальным предикатом НУЖНО стоит в контексте логического аргументативного построения (Какой из этого всего вывод?) и является выводом из рассуждения, развёрнутого Жуковым Е.С, на предшествующих восьми минутах видеозаписи. Вывод не имеет прямой направленности на адресата, но является частью сообщения, информирующего адресатов о мнении автора.

Тест на целеполагание высказывания с предикатом НУЖНО (Кукушкина и др. 2011 с. 124) показывает, что цель рассматриваемого высказывания – убеждение. Методика теста предполагает экспликацию модальной рамки <Я говорю вам, что хочу, чтобы>, таким образом выявляются допустимые прочтения и эксперт имеет возможность выбрать наиболее правильную трактовку. Теоретически возможны следующие прочтения рассматриваемого высказывания с “я говорю вам, что хочу, чтобы…”:

а) ‘<Я говорю вам, что хочу, чтобы вы знали моё мнение>: нужно использовать и другие методы мирного сопротивления..’ – по (Кукушкина и др. 2011 с 124) высказывание информирующего типа (в ситуации обмена мнениями);
б) ‘<Я говорю вам, что я хочу, (1) чтобы вы знали мое мнение>: нужно использовать и другие методы мирного сопротивления… <и (2) чтобы вы изменили свое мнение, согласились>’ – по (Кукушкина и др. 2011 с 124) высказывание с речевой целью «убеждение» (в пропагандистском тексте);
в) ‘<Я говорю вам, что я хочу, (1) чтобы вы знали мое мнение>: нужно мое мнение>: нужно использовать и другие методы мирного сопротивления…, < и (2) чтобы вы изменили своё мнение, согласились>, <и (3) чтобы вы делали то, о чём я говорю> (…)’ — по (Кукушкина и др. 2011 с 124) высказывание-призыв (в ситуации митинга).

Поскольку рассматриваемая в экспертизе ситуация речевого общения относится к типу б) — пропагандистский текст, смысл высказывания “для смены власти в России нужно использовать и другие методы мирного сопротивления” следует трактовать как убеждение, а не как высказывание-призыв.

Утверждение эксперта, что Жуков Е.С. призывает использовать перечень методов ненасильственной борьбы, напрямую противоречит тексту обращения. Приводя текстовый материал из обращений 2–4 эксперт игнорирует значимые и эксплицитно выраженные высказывания автора обращений Жукова Е.С. о том, что перечень ненасильственных методов приводится в обращениях для ознакомления и что Жуков Е.С. не считает все приведенные методы эффективными и не призывает использовать эти методы. В частности:

В начале обращений 2 и 3 присутствует эксплицитное объявление о том, что речевой целью автора Жукова Е.С. является не побуждение к действию, а ознакомление аудитории с представленной в обращении информацией. Это высказывание полностью проигнорировано в представленной экспертизе:
“Товарищ майор, это видео носит ознакомительный характер и не преследует цель кого-нибудь к чему-нибудь призывать».

В экспертизу не включены анализ дискурсивных характеристик и исследование конкретных языковых элементов, определяющих речевое целеполагание обращений 2 и 3. Между тем дискурсивные характеристики и аудиовизуальная композиция текста Жукова в обращениях 2 и 3 полностью соответствуют формату информирования: из списка на экране автор выделяет определённые фрагменты, снабжает их комментариями и видео-иллюстрациями, выражает к ним отношение. Жуков Е.С. использует такие слова и выражения как “обсудим”, “вспоминается”, “нельзя не вспомнить”, “представьте себе” и другие подобные.

В обращении 4 имеется эксплицитная отсылка к обращению 3, в которой автор Жуков Е.С. предлагает аудитории ознакомиться с методами ненасильственной борьбы:

9:09 Наиболее действенные способ ненасильственной борьбы я опишу в следующем ролике. А пока ты можешь посмотреть это видео, в котором представлены все, не только самые эффективные, но и все методы ненасильственной борьбы (даётся ссылка на обращение №3).

Эксперт игнорирует и не подвергает анализу логическую структуру композиции единого объекта Обращения, состоящего из обращений 2–4, которую эксплицитным образом выстраивает автор. Выделяемый единый объект Обращение является сложным текстовым объектом, состоящим из трёх отдельных текстов, каждый из которых имеет ясное начало, конец и собственную повествовательную структуру. Экспертная оценка его совокупного содержания и речевого целеполагания должна включать выявление и анализ структуры содержательных связей между элементами объекта, т. е. между отдельными текстами видеозаписей. Логическая структура единого объекта Обращение, состоящего из обращений 2–4, выглядит следующим образом:

ОБРАЩЕНИЕ 2. МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА

Целеполагание: Информирование
0:00 Товарищ майор, это видео носит ознакомительный характер и не преследует цель кого-нибудь к чему-нибудь призывать
Тема: Ненасильственные методы борьбы эффективней насильственных
1:20 “Мир как средство уже есть цель” – видеоряд с Махатмой Ганди и Мартином Лютером Кингом,
1:25 “Насилие рождает насилие. Насилие не способно стать средством достижения мира, потому что даёт вашим врагам легитимное право отвечать вам тем же”
1:59 Ненасилие годится для всех. Ненасилие просто эффективнее
2:58 Основная характеристика подобного рода действий заключается в том, что они не включают насилие и не ставят своей целью физически ликвидировать противника
(и далее множество цитат из обращения)
Связь с другими обращениями: Декларация о начале серии видеозаписей, объединённых общей тематикой.
2:08 Всем привет, это Жуков, и этим роликом я открываю серию видео, посвящённую ненасильственному сопротивлению

ОБРАЩЕНИЕ 3. (МИТИНГИ? ЧТО ДАЛЬШЕ?)

Целеполагание: Информирование
0:00 Товарищ майор, это видео носит ознакомительный характер и не преследует цель кого-нибудь к чему-нибудь призывать
2:26 Давайте поговорим про конкретику. Сегодня мы обсудим все виды ненасильственной борьбы.
Тема: Обсуждение списка 198 методов ненасильственного протеста из книги Джима Шарпа “От диктатуры к демократии”
2:29 В 1993 году политолог Джим Шарп написал чудесную работу “От диктатуры к демократии”. Шарп, кстати, основатель института имени Альберта Эйнштейна, занимающегося ненасильственным сопротивлением.
3:15 В этой работе, которую мы в одном из следующих видео обязательно разберём, Шарп, помимо всего прочего, приводит список из 198 видов ненасильственного сопротивления.
3:32 Эти 198 видов мы с вами и обсудим
Связь с другими обращениями: Обращение 3 – вторая часть серии видеозаписей общей тематики, гиперссылка на обращение 2
1:33 Всем привет, с вами Жуков, и это вторая часть в серии роликов про гражданское неповиновение. Если ты не смотрел первую, то где-то вокруг меня должна появиться ссылка на неё (появляется гиперссылка на обращение 2), а если смотрел, то мы начинаем.

ОБРАЩЕНИЕ 4 (БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО)

Целеполагание: Информирование, выражение собственной позиции, убеждение
0:05 Всем привет, это Жуков и сегодня нам с вами предстоит весьма сложный по структуре разговор. Изначально вам может показаться, что вещи, о которых я буду говорить, не совсем связаны между собой. Однако итоговый вывод покажет весьма очевидную связь.
Тема: Текущие виды мирного протеста неэффективны, автор полагает, что следует использовать разные методы мирного сопротивления.
8:32 Единственный способ поменять власть в России – это мирное ненасильственное гражданское сопротивление. Какой из этого всего вывод? А вывод очень простой: кроме бойкота выборов, сложно организуемого и митингов, никому уже не нужных, для смены власти в России нужно использовать и другие методы мирного сопротивления.
Связь с другими обращениями:
Обращения 2 и 3 – части аргументации автора, которые подводят к финальному выводу.
4:03 И наконец, в-третьих, я не устану это говорить, власть в России можно сменить только мирным путём. Я уже снял два ролика на этот счёт (появляется гиперссылка на Обращение 2), но я не устану это повторять (появляется гиперссылка на обращение 3), пока это не станет мейнстримным мнением.
Конкретные действия, к которым призывает автор будут раскрыты в следующей видеозаписи (видеозапись «ЧТО ДЕЛАТЬ 28 ЯНВАРЯ» от 07.01.2018 не вошла в список представленных на экспертизу)
9:09 Наиболее действенные способы ненасильственной борьбы я опишу в следующем ролике.
Материалы, которые будут представлены в следующей видеозаписи («ЧТО ДЕЛАТЬ 28 ЯНВАРЯ» от 07.01.2018, видеозапись не вошла в список представленных на экспертизу) следует воспринимать в общем контексте информации, представленной в обращении 3.
9:16 А пока ты можешь посмотреть это видео, в котором представлены все, не только самые эффективные, но и все методы ненасильственной борьбы (гиперссылка на обращение 3).

Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что в обращениях 2, 3, 4 не содержится призывов, речевое целеполагание фрагментов единого объекта обращений, рассмотренных в экспертизе, относится к типу информирования, с конкретными целями ознакомления с информацией в обращениях 2 и 3 и ознакомления с мнением автора и убеждением в обращении 4.

Видеозапись “ЧТО ДЕЛАТЬ 28 ЯНВАРЯ” от 07.01.2018 не была представлена эксперту в материалах для лингвистической экспертизы. Однако исследование этой видеозаписи в рамках рецензии показывает, что это видеозапись также может быть включена в единый объект Обращение, поскольку она связана с обращениями 2–4 тематически и с помощью текстовых отсылок (анонс видеозаписи от 07.01.2018 дан в обращении 4). Включение видеозаписи “ЧТО ДЕЛАТЬ 28 ЯНВАРЯ” (обращение 4.1) в качестве финального компонента единого объекта серии обращений раскрывает внутреннюю структуру логической мотивация единого объекта Обращение:

Обращение 2: информирование аудитории о теории мирного протеста —> Обращение 3: информирование аудитории о видах мирного протеста —> Обращение 4: оценка текущего положения вещей, выражение мнения о необходимости расширения акций мирного протеста —> Обращение 4.1: призыв к конкретной акции мирного протеста

4:02 Поэтому я призываю вас, если вы решили пойти на акцию 28 января, потратьте немного времени и купите цветы для полицейских, а фотографии с цветами или свои мысли об этой акции выкладывайте в соцсетях, под хештегом #ЦветыДляПолиции

Проводя лингвистическую экспертизу списка методов мирного сопротивления, эксперт нарушает пределы своей компетенции, давая правовую квалификацию анализируемому языковому материалу. Кроме этого, эксперт вместо лингвистического анализа даёт оценочную характеристику анализируемому тексту и автору текста, домысливает мотивы автора, использует ненаучную лексику детективного романа, такую как “прикрытие”, недопустимую для позиции лингвистической квалификации.

Выборочно приводя список методов мирного сопротивления (отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствие работе учреждений, мятеж, изготовление фальшивых денег) эксперт выходит за пределы лингвистической компетенции, заключая, что “указанные действия имеют признаки преступлений”. Такой вывод не имеет отношения к лингвистической экспертизе.

Выборочно приводя список методов мирного сопротивления из видеозаписи Жукова Е.С. эксперт дополняет элемент списка собственным текстом, не отделяя кавычками цитируемый текст от не принадлежащего Жукову Е.С. текста эксперта, и тем самым фактически вводит в заблуждение читающего экспертизу. Текст эксперта дословно совпадает с одним из определений экстремизма статьи 1 федерального закона №114 “О противодействии экстремистской деятельности”.

Жуков Е.С.
15:18 144. Препятствие работе учреждений
Экспертное заключение
Рассмотрим отдельные позиции этого перечня:
90. Отказ от уплаты налогов
140. … изготовление фальшивых документов
144 Препятствие работе учреждений (частным случаем является воспрепятствование работе избирательных комиссий)
Ср. с цитатой из статьи 1 федерального закона №114: “экстремистская деятельность (экстремизм): (…) воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;”

Отдельно необходимо сделать замечание о значении лексемы МЯТЕЖ, фигурирующей в приводимой выдержке списка мирных методов сопротивления из обращения 3. В обращении 3 автор приводит перевод списка «198 methods of nonvoilent actions» (198 методов ненасильственных акций) с сайта. Скриншот сайта демонстрируется на временной точке 2:21 видеозаписи. В исходном английском списке, перевод которого дан в обращении 3, под номером 148 употреблена лексема MUTINY. В толковом Оксфордском словаре английского языка лексема mutiny имеет несколько значений: 1) discord, strife, dispute, quarrel (разногласие, раздор, спор, ссора) 2) open revolt against constituted authority (открытый протест, бунт против установленной власти) 3) disregard for discipline, rebellious conduct (нарушение дисциплины, протестное поведение). В англо-русском словаре mutiny переводится как «мятеж, бунт». Лексема БУНТ в русском языке по словарю Ефремовой имеет среди значений следующее: “любое проявление неповиновения, непокорности, несогласия”. В Национальном корпусе русского языка можно обнаружить примеры употребления лексемы БУНТ именно в этом значении.

«Юрий Гандельсман, игравший в альтовой группе, которого Володя очень поддерживал, устроил ему квартиру, много помогал профессионально, незадолго до отъезда в Испанию взбунтовался и заявил, что уходит. На здоровье. Но, уходя, он пытался поднять бунт в оркестре, и все потом выражали сочувствие Володе, однако никто не сказал Гандельсману, что тот плюёт в колодец, из которого столько лет пил.» [Сати Спивакова. Не всё (2002)]

В приводимом контексте списка методов мирного сопротивления, лексему MUTINY следует понимать в значении disregard for discipline (нарушение дисциплины, неповиновение), более точным переводом этой лексемы на русский язык является лексема БУНТ (а не МЯТЕЖ), у которой имеется очень близкое значение к значению оригинала. Это подтверждают и данные Англо-русского подкорпуса Русского Национального корпуса: в большей части случаев слово MUTINY переводится как БУНТ, причём часто в оригинале и переводе это слово используется переносно, в значении неповиновения. Значение неповиновения даётся в качестве единственного значения слова MUTINY в ориентированном на современное употребление словаре МакМиллан: «a refusal by a group to accept someone’s authority, especially a group of soldiers or sailors», т. е., «отказ группы принять чью-либо власть, особенно группы солдат или моряков».

Характеризуя один из пунктов приводимого списка методов мирного сопротивления –пункт 158 – Самосожжение, эксперт не приводит лингвистического толкования этого понятия, но даёт собственную субъективную оценку действия, обозначаемого этой лексемой, не имеющую отношения к целям и задачам экспертизы. «Такая героизация насильственного и одного из самых варварских способов ухода из жизни…»

Эксперт домысливает мотивы автора, не выраженные в тексте обращения, фактически анализируя не языковой материал, но некие воображаемые мысли автора. Кроме того, эксперт в своих выводах оперирует неопределённым понятием прикрытие, которое не только не является термином лингвистического анализа, но находится за пределами научного и экспертного языка и стиля:

… позволяют предположить, что декларация необходимости использования только ненасильственных методов в борьбе за смену власти в России в Обращении используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова Е.С…”

Резюме

• Выводы эксперта не обоснованы, лингвистической аргументации в пользу выводов не представлено.
• Эксперт не проводит лексико-семантического анализа рассматриваемых лексем в обращении 1, их значения толкуются голословно. Нет ссылок на словари, не рассмотрены и не проанализированы значения слов, нет примеров употребления слов из лингвистических корпусов.
• Эксперт делает выводы о значении слова ПРОТЕСТ, не соотнесённые со словарным значением этого слова.
• Эксперт не проводит отдельного анализа речевого целеполагания обращения 4, речевой акт побуждения (призыва) определяется без достаточных на то оснований.
• Эксперт игнорирует прямые декларации автора о целеполагании его высказываний в обращении 2 и 3, а именно о том, что целью является информирование, а не призыв.
• Эксперт игнорирует многочисленные указания автора на то, что обсуждаемые им методы протеста в обращениях 2, 3, 4 являются ненасильственными.
• Эксперт не проводит дискурсивного анализа связей между обращениями 2, 3, 4 внутри сложного единого объекта Обращение.
• Эксперт нарушает пределы лингвистической компетенции и даёт правовую квалификацию языковым выражениям из обращения 3.
• Эксперт вводит в заблуждение читающего экспертизу, не отделяя собственный текст от текста из видеозаписи Жукова Е.С. с помощью специальных знаков препинания.
• Эксперт даёт субъективную оценку действию, которое обозначается лексемой САМОСОЖЖЕНИЕ.
• Эксперт занимается конструированием мыслей Жукова Е.С. вместо лингвистического анализа использованных Жуковым Е.С. языковых выражений при трактовке высказываний в обращении 3.
• Эксперт опирается на ненаучный термин “прикрытие”, не допустимый в квалифицированном экспертном заключении, при трактовке целеполагания автора в рамках единого объекта Обращение.

Бонч-Осмоловская А.А. Левинзон А.И. Апресян В.Ю. Добрушина Н.Р.
11.09.2019 г.

Литература

Баранов А.Н., Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика – М.: ФЛИНТА, 2007;
Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической эксперизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму –М., 2011;
Павлова Н.Д., Гребенщикова Т.А. Интент-анализ: основания, процедура, опыт использования. –М.: Институт психологии РАН, 2017;
Падучева Е.В. Модальность. Материалы для проекта корпусного описания русской грамматики (http://rusgram.ru). На правах рукописи. –М., 2011;
Попова О.В. Политический анализ и и прогнозирование. Рекомендованный учебник по политологии для ВУЗов УМО – М.: Аспект-Пресса, 2011;
Grice H. P. Logic and Conversation // Syntax and Semantics. N. Y.: Academic Press, 1975. Vol. 3: Speech Acts / Eds. P. Cole, J. L. Morgan. P. 41–58.

Источники
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1997;
Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-образовательный. – М.: Рус. яз., 2000;
Oxford English Dictionary, second edition, edited by John Simpson and Edmund Weiner, Clarendon Press, 1989;
MacMillan Dictionary;
Национальный корпус русского языка Ruscorpora.

Недопустимые и необоснованные выводы. Рецензия ГЛЭДИС на экспертизу по делу Прокопьевой

война, вооружённых сил, фейк-ньюс, чайлдфри, невиновность, оскорбление граждан, адвокат, Интервью со Светланой Прокопьевой, протест Егора Жукова, отзыв учёных-лингвистов, эксперт фсб, рецензия, ГЛЭДИС, личный бренд, соцсети,

РЕЦЕНЗИЯ
НА ЗАКЛЮЧЕНИЕ СУДЕБНО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
по административному делу № 2а-1270/2019 от 26 июня 2019 г.
29 июля 2019 г.                                                                             г. Москва

Академик РАЕН, доктор филологических наук, профессор, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (специальность: «10.02.01 – Русский язык», стаж работы 44 года, стаж экспертной работы свыше 30 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0080; свидетельство эксперта №079-01/17-СЭ), Михаил Викторович ГОРБАНЕВСКИЙ,

кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (специальность: «10.01.10 – Журналистика», стаж работы 40 лет, стаж экспертной работы свыше 20 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0234; свидетельство эксперта №065-12/17-СЭ), Елена Станиславовна КАРА-МУРЗА

на основании запроса адвоката Попова И.В. от 25.07.2019 г., рег.№60/83 в Адвокатской палате Псковской области, выполнили консультативное рецензирование судебно-лингвистической экспертизы В.Н. Белоусова и А.К. Руденко (ФГБОУ ВО МГЛУ), произведённой по материалам административного дела № 2а-1270/2019 26 июня 2019 г. на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 г.

При рецензировании использованы следующие источники:

НОРМАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ:
1. Конституция Российской Федерации. – Электронный доступ: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_28399/
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 06.07.2016 г.) //http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/
3. УК РФ Статья 205.2. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма. – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/c2877fe51a75f612e1df0f008c620980638457ba/
4. «О противодействии терроризму»: Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ (ред. от 06.07.2016) http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_58840/
5. «О средствах массовой информации»: Федеральный закон от 21.12.1991 № 2124-1 (ред. от 06.06.2019). – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_1511/
6. Федеральный закон от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» – https://base.garant.ru/12123142/
7. Приказ Минюста РФ от 9 марта 2006 года №36 «О перечне родов (видов) экспертиз». – http://rusexpert.ru/public/guild/17.pdf/
8. О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 г. № 1 г. Москва // 17 февраля 2012 г. Российская газета – Федеральный выпуск № 5708 (35)
9. Рабатский план действий о запрете пропаганды национальной, расовой и религиозной ненависти, представляющей собой подстрекательство к дискриминации, вражде и насилию http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/ publications/ 2014/11/d30593/

НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ и ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ:
1. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. – Москва: Юридическое издательство Норма, 2009
2. Бабич О.В. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма // Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2015 г. – Электронный доступ: http://www.ling-expert.ru/conference/langlaw5/babich.html/
3. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – Москва, 2007
4. Баранов А.Н. Скрытое (имплицитное) утверждение в лингвистической экспертизе текста // Труды первой Интернет-
конференции «Право как дискурс, текст и слово», 2010. Электронный доступ: http://lawlibrary.ru/article2352255.html/
5. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010 (Роскомнадзор)
6. Бринёв К.И. Справочник по судебной лингвистической экспертизе. – Москва: Либерком, 2012.
7. Бринёв К.И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза. – Барнаул, 2009
8. Вартанова Е.Л. Теоретический анализ российской медиасистемы: между общим и особенным, формальным и неформальным. – Вопросы теории и практики журналистики, 2013. – Электронный доступ: https://cyberleninka.ru/article/v/teoreticheskiy-analiz-rossiyskoy-mediasistemy-mezhdu-obschim-i-osobennym-formalnym-i-neformalnym/
9. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – Москва, 2006
10. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы // Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников. – Москва, 2013
11. Голиков Л.М. Оправдание терроризма как речевое действие // Вестник Череповецкого государственного университета. Филологические науки. – 2017, № 1. – С. 106-112
12. Довгалева Е. Лингвистическая экспертиза материалов по делам об оправдании терроризма и иной террористической деятельности. – Электронный доступ: http://lingvo-sud-expert.ru/publications/item/20008/
13. Ермоленкина Л.И. Метаречевые реализации дискурсивной идеологии информационно-аналитического радио (на примере канала «Эхо Москвы») // Вестник Томского государственного педагогического университета, 2014. Электронный доступ: https://vestnik.tspu.edu.ru/files/vestnik/PDF/articles/yermolenkina_l._i._145_152_10_151_2014.pdf/
14. Как провести лингвистическую экспертизу спорного текста? Памятка для судей, юристов СМИ, адвокатов, прокуроров, следователей, дознавателей и экспертов. 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. М.В. Горбаневского. – Москва: Юридический Мир, 2006.
15. Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экспертиза как процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. – Екатеринбург, 2009. – № 1 (27). – С. 47-71
16. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2014
17. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011
18. Лингвистическое исследование текстов для выявления в них призывов к осуществлению экстремистской деятельности. Методические рекомендации по интерпретации смысла призывов (типовая методика) / Под ред. Л.П. Крысина. – Москва, 2008
19. Медиасистема России / под ред. Е.Л. Вартановой. – Учеб. пособие. – Москва, Аспект Пресс, 2015
20. Осадчий М. А. Русский язык на грани права: Функционирование современного русского языка в условиях правовой регламентации. – Москва, 2013
21. Основы творческой деятельности журналиста / Под ред. С. Г. Корконосенко – Санкт-Петербург, 2000
22. Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – Москва, 1986
23. Психолингвистическая экспертиза ксенофобии в средствах массовой информации: Методические рекомендации для работников правоохранительных органов. — Москва: Смысл, 2003 24. Ратинова Н.А., Кроз М.В. О противодействии экстремизму негодными средствами: правовой, психологический и этический аспекты // Теория и практика судебной экспертизы: научно-практический журнал. 2013. № 1 (29). С. 35-42
25. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. – Воронеж: Кварта, 2001
26. Стернин И.А. Выявление признаков возбуждения расовой и национальной вражды в лингвистической экспертизе текста. Методическое пособие. – Воронеж: Гарант, 2010
27. Стернин И.А. Проблема скрытых смыслов в лингвистической экспертизе. Электронный доступ: https://docplayer.ru/29818432-I-a-sternin-problema-skrytyh-smyslov-v-lingvisticheskoy-ekspertize.html/
28. Судебная экспертиза: типовые ошибки / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва, Проспект, 2015. – Изд. 2
29.Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011
30. Типовая методика лингвистической экспертизы. – Москва: ЭКЦ МВД России, 2009
31. Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации. – Москва: ФЗГ, 2002
32. Щербинина Ю.В. Методы диагностики речевой агрессии // Прикладная психология и психоанализ. 2001. № 3
33. Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – Москва: ФЗГ, 2013
34. Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – Москва, 2014.

СЛОВАРНЫЕ ИЗДАНИЯ:
1. Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. – Москва, 2000
2. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка-М.,2005
3. Современный толковый словарь русского языка /под ред. проф. С. А. Кузнецова. – Санкт-Петербург, Норинт, 2003
4. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. – Москва, 2003
5. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика./ Под ред. Г.Н. Скляревской. – Москва, 2007

РЕЦЕНЗИЯ

А. Общие положения.
Судебная экспертиза определяется как «процессуально регламентированное экспертное … исследование устного и (или) письменного текста, завершающееся дачей письменного заключения по вопросам, разрешение которых требует применения специальных познаний» (см. Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – М: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011). Деятельность лингвиста-эксперта регулируется законодательно – ФЗ № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Причем его юрисдикция распространяется как на экспертов, работающих в государственных учреждениях, так и на высококвалифицированных специалистов, которые, работая в вузах, в академических институтах, в индустриях, привлекаются к выполнению экспертиз благодаря своим познаниям.

В теории судебной экспертизы сформулированы общие принципы допустимости методов: «законность и этичность, научность, точность, надежность, безопасность, эффективность и воспроизводимость» (Россинская Е.Р., Галяшина Е.И., Зинин А.М. Теория судебной экспертизы. – М.: Норма, 2009).

Результаты исследования излагаются в экспертном заключении. Это особый жанр юридической документации в составе юридического подстиля делового стиля русского литературного языка. Экспертное заключение характеризуется определенными тематическими, композиционными и языковыми признаками и существует в двух поджанрах – заключения эксперта, которое выполняется по определению суда, и заключения специалиста, которое выполняется по заказу сторон судебного спора.

Оно должно соответствовать определенным требованиям, в числе которых важное место занимает научная обоснованность используемых экспертом теоретических положений и предлагаемых методов исследования, достоверность фактических данных. В этой связи важно отметить, что в соответствии со ст. 8 «Объективность, всесторонность и полнота исследований» Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме». Указанное требование также содержится в ст. 57 УПК РФ: «3. Эксперт вправе… 4) давать заключение в пределах своей компетенции…».

Как в любом виде деятельности, в судебной экспертизе бывают ошибки – их выявлению, классификации и профилактике посвящено много специальных работ; см., например, в списке литературы: «Судебная экспертиза: типовые ошибки», издание подготовлено в основном коллективом ИСЭ МГЮА им. О.Е. Кутафина под редакцией его директора, профессора Е.Р. Россинской.

В судебно-экспертной деятельности сформировалось особое направление профессиональной критики. Критический анализ экспертных ошибок, вольных и невольных, воплощается в особом жанре научно-методической рецензии.

Все эти требования предъявляются и к судебной лингвистической экспертизе (СЛЭ), которая начала активно развиваться во второй половине 90-х гг. ХХ в. и официально вошла в список речеведческих криминалистических экспертиз приказом МВД в 2006 г. За истекшие годы в ее пределах как рода экспертиз сформировались такие виды, как экспертиза диффамационных деликтов (распространения порочащих сведений и оскорбления), экспертиза ненадлежащей рекламы, незаконной агитации, словесных форм экстремизма и многое другое.

За четверть века развития лингвистических судебных экспертиз сложилась научно-методическая база их производства. В ее основе общая теория СЭ (в последние годы она все чаще называется «экспертология») и частной теории лингвистической экспертизы как направление прикладной лингвистики. Функционировавшая в разных научных школах под разными названиями («лингвокриминалистика», «юрислингвистика», «судебное речеведение»), в последние годы она все чаще обозначается как «лингвоэкспертология» и достигла высокого уровня развития.

Завершающим этапом лингвоэкспертного исследования также является составление письменного заключения. Именно оно фигурирует в следствии и в судопроизводстве, обеспечивая корректность доказательной базы. Именно по его качеству можно делать выводы о научной компетенции и квалификации эксперта, о качестве всего проведенного исследования.

Указанные принципы означают прежде всего научную обоснованность, методологическую адекватность и логическую непротиворечивость теоретических положений, анализа фактических данных и выводов, что «предполагает научную, логическую и методическую грамотность проведенного исследования и изложения его результатов» (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ: Издание Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам, по заказу Роскомнадзора. М.: ИПК Информкнига, 2010).

В рамках указанных видов СЛЭ сложились и продолжают совершенствоваться стандарты производства экспертиз и написания жанра экспертных заключений в его жанровых разновидностях. По вышеупомянутым речевым деликтам разработаны и дорабатываются стандартные вопросники, содержательные и композиционные каноны текстов.

Законодательное оформление всё новых речевых правонарушений и преступлений требует создания новых типовых экспертиз. Так, формируется база для производства лингвистических экспертиз по ст. 205.2 УК РФ – оправдание терроризма (см. в списке литературы статьи О.В. Бабич, Л.М. Голикова, Е. Довгалевой). В 2019 году на повестку дня встала разработка типовой экспертизы по такому правонарушению, как выражение неуважения к власти в неприличной форме.

Учитывая политическую нагруженность многих речевых преступлений и правонарушений (от распространения порочащих сведений и оскорблений до призывов к экстремизму и оправданий терроризма), сегодня к этому роду судебных экспертиз предъявляются повышенные требования в плане научности, методологической адекватности и логической непротиворечивости (см. в списке литературы раздел проф. Е. И. Галяшиной об ошибках при производстве лингвистических экспертиз в коллективной монографии под ред. проф. Е. Р. Россинской). При наличии экспертных ошибок, при подозрении на них применяется профессиональная критика в вышеупомянутом жанре научно-методической рецензии.

Б. Рецензирование заключения экспертов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко.

I. Анализ представленного для исследования «Заключения судебно-лингвистической экспертизы» проводился исключительно в пределах компетенции специалиста-лингвиста.
Рецензирование проводилось с указанием требований к производству и оформлению отдельных этапов экспертного исследования, после чего осуществлялось сопоставление фрагментов заключения, формулировался общий вывод.

1. «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н. Белоусова и А.К. Руденко, произведенное по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, представляет собой комиссионную лингвистическую экспертизу, в которой должны быть реализованы лингвистические специальные познания экспертов.

2. В целом рецензируемое экспертное заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко выполнено с учетом требований Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности». В композицию заключения входят многие из необходимых компонентов: дана подписка экспертов, предоставлены сведения об экспертах, место и время производства экспертизы.

Однако, по неизвестным причинам, отсутствуют данные о специальности экспертов. Как не раз отмечалось специалистами, филологическое образование имеет две специализации – литературоведческую и лингвистическую. О явлениях такого рода совершенно ясно говорится в работе Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» – М.: ФБУ РФЦСЭ при Министерстве юстиции РФ, 2011: «… нужно учитывать, что в филологии существует четкое разделение на лингвистов и литературоведов. Исходя из методов, применяемых в…исследованиях, эксперт филолог должен быть специалистом в области лингвистики, так как в «паспорт специальности» литературоведа не входит в качестве обязательного владение методами семантического описания значений языковых единиц и приемами экспликации имплицитно выраженных значений» (с.23). Таким образом, указание на лингвистическую специальность является крайне важным.

3. Как отмечалось выше, в экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К Руденко указано время и место производства экспертизы, однако отсутствуют сведения о том, где хранились материалы административного дела в период, когда эксперты не работали над спорными текстами.

Не охарактеризованы обстоятельства дела и материал для исследования. В частности, описание публикации журналистки С. Прокопьевой в Псковской ленте новостей ограничивается формулировкой «печатный текст под заголовком “Репрессии для государства”». Полное отсутствие типологической характеристики спорного текста С. Прокопьевой в разделе «Основания проведения исследования» соответствует полному отсутствию его дискурсивной характеристики в исследовательской части, что негативно отразилось на качестве анализа этого текста.

4. Крайне скудно в данном экспертном заключении представлен раздел библиографии: из семи наименований два представляют собой нормативные документы (законы РФ), одно наименование – словарь русского языка. В списке отсутствуют основополагающие работы лингвоэкспертологии – такие, как: а) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», изданная Минюстом РФ в 2011году, б) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014; в) Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – М., 2014, и др. Полностью отсутствует литература по экспертизе такого речевого преступления как оправдание терроризма. Полностью отсутствуют публикации авторов по данной конкретной лингвоэкспертной проблеме и вообще по лингвоэкспертной проблематике. Это заставляет сомневаться в компетентности соавторов рецензируемого заключения.

Между тем, надёжность полученных экспертных результатов во многом базируется на использовании научных трудов отечественных и зарубежных ученых, справочных данных, инструктивных и нормативных документов. Отсутствие в заключении лингвистической экспертизы вышеперечисленных библиографических источников позволяет оценить его как необоснованное (см. Бюллетень Верховного суда СССР,1982, №6, с.25, 26).

5. В лингвистической экспертизе важнейшее значение имеет методология и методика. Они определяют как характер исследования, так и полученные выводы. Без знания методологических основ невозможно верно интерпретировать материал, извлекаемый из спорного текста, и делать доказательные выводы.
В этой связи в методической литературе для судей, следователей и экспертов отмечается: «Заключение эксперта должно быть обоснованным и допустимым. Заключение ….оценивается как научно обоснованное, если оно в должном объеме содержит полное описание всех методов анализа текста и их обоснованности, полученные количественные и качественные результаты, пояснения умозаключений, суждений и логических выводов, которые были сделаныДопустимость …состоит также в том, что методы и средства, используемые экспертом, должны быть надлежаще апробированы, а научные данные, положенные в основу его выводов, должны быть достоверно установлены…» (см. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – М., 2006,с.72).

В Методических пособиях Министерства юстиции РФ указано, что лингвистическая экспертиза «относится к семантическим исследованиям»; «лингвистический анализ этих средств позволяет установить, что именно сказано в тексте (о предмете речи, об отношении к нему, о целях сообщения адресату информации). По объекту и по цели этот анализ является семантическим. Лингвистический семантический анализ опирается прежде всего на знания о значениях языковых единиц и о способах их использования, в той или иной мере отражаемые в словарях и лингвистических описаниях (прежде всего в грамматиках)» (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, с.21, с.33 и др.; Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014, с.15) [выделено нами – М.Г., Е.К-М.].

В рецензируемом экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К. Руденко обращает на себя внимание неточное и неполное обозначение «методов исследования», являющихся важнейшим аргументационным фактором судебного заключения (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010, с.34). В нем перечислено большое количество методов, которые вообще не имеют отношения к анализу спорного текста в определенном судом аспекте. Экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко заявлены следующие методы: 1. Коммуникативно-смысловой – для анализа функциональной направленности текста, 2. Структурный, с помощью которого выделяются структурные части текста и их логические связи. 3. Нормативно-стилистический – анализ текста в целом и его отдельных компонентов, 4.Функционально-прагматический – определяющий способность воздействовать на языковой сознание аудитории (см.с.2-3). Следует иметь в виду, что часть заявленных методов в языкознании просто не существует. Так, в лингвистике отсутствует коммуникативно-смысловой метод. Для анализа коммуникативной направленности текста используется либо функционально-стилистический метод, если речь идет о стилевой принадлежности и / или функциональном типе речи (описание, повествование, рассуждение), либо просто комплексный лингвистический анализ текста, одним из аспектов которого является выявление функций. Если же речь идет о текстовой функции какого-то средства в тексте, то используется филологический («герменевтический») анализ текста. Отсутствует в лингвистике и нормативно-стилистический анализ текста в целом. И наоборот, важным в работах такого рода является семантико-стилистический метод –– метод выявления так называемой стилистической маркированности слов и выражений, т.е. наличия оценочности, экспрессивных компонентов значения, которые непосредственно присутствуют в системно-языковой семантике слова и отражаются в словарях русского языка с помощью разнообразных стилистических помет. Если же анализируются указанные компоненты, возникающие в контексте употребления слова или выражения, но не отраженные при этом в словарях, тогда лучше говорить о функционально-стилистическом методе. Однако этот метод экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко даже не упоминается.

Выявление соответствия / несоответствия разных речевых элементов текста некоей норме не поможет выявить речевой акт «оправдание». Вместе с тем известно, что при выявлении коммуникативной направленности, коммуникативного намерения высказывания в лингвистической экспертологии широко используется концептуальный аппарат теории речевых актов, однако об этой теории в рецензируемом заключении по неизвестным причинам не сказано ни слова. Функционально-прагматический анализ речи, позволяет выявить иллокутивную функцию высказывания, то есть «коммуникативную направленность», намерение, и определить тип речевого акта. И, наконец, «способность воздействовать на языковое сознание аудитории» не выявляет ни один лингвистический метод, более того, любое рассуждение на эту тему – всегда выход за пределы компетенции лингвиста-эксперта в область психологической экспертизы.

В заключении экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует осознание того, что в настоящее время производство лингвистических экспертиз обеспечено, с одной стороны, целостной лингвоэкспертной методологией, а с другой – методиками, специфическими для разных видов речевых преступлений. Этот факт также позволяет усомниться в лингвоэкспертной квалификации соавторов.

Экспертное исследование, проведённое В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко, нельзя признать методологически научно-обоснованным и допустимым.

Таким образом, следует сделать вывод о том,  заключение экспертов  В.Н. Белоусова и А.К.Руденко выполнено с нарушением требований закона, в частности Федерального закона №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности.

II. В рецензируемом экспертном заключении В.Н.Белоусова и А.К.Руденко выявлены ошибки и недочеты, позволяющие поставить под сомнение его научную обоснованность, а также опыт экспертной работы авторов:

1. В тексте рецензируемого экспертного исследования отсутствует раздел «Определение основных понятий», который должен содержать дефиниции важнейших терминов, используемых экспертом.

Одна из обязанностей эксперта/ экспертов состоит в том, чтобы обеспечивать профессиональные интересы тех лиц, которым предстоит использовать заключение в качестве средства доказывания, а для этого «излагать ход и результаты исследования доступным литературным языком, указывая на выявленные в ходе исследования свойства и признаки объекта (факта, явления), мотивированно объясняя их…, и подробно объясняя специальные методические положения, новые малоизвестные методы и средства исследования со ссылкой на литературные источники» (см. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории М.: Юридическое издательство Норма, 2009, с 470). Очевидно, что соавторы-лингвисты В.Н.Белоусов и А.К.Руденко не стараются быть понятными юристам – адресатам своего текста: федеральному судье Э.В.Кузнецовой и другим работникам Псковского городского суда Псковской области.

В рецензируемой работе судом на разрешение экспертов поставлены вопросы, требующие определения следующих понятий: коммуникативное намерение (вопрос 1), а также определение речевых актов оправдания (вопрос 2), однако лингвистические (в том числе экспертные) дефиниции, стоящие за этими важнейшими терминами, в заключении экспертов не сформулированы. Отсюда – значительное количество общих положений, таких, как на с.4 «…коммуникативный эмоционально–оценочный замысел прослеживается уже в заглавии представленных на экспертизу материалов», не расшифровывая содержательный компонент «замысла». Далее в исследовании указывается, что автор спорных материалов «напоминает» о взрыве в Архангельске, «оценивает» взрыв, «высказывает свое мнение» – заглавная коммуникативная установка – о причинах взрыва, «акцентирует внимание» на отсутствии в России условий для политического активизма, «объясняет» причины проведенной акции и др. (см.с.5), а затем следует абсолютно бессодержательный вывод о том, что «Такая [какая же именно?] коммуникативная установка влечет за собой формирование сложного коммуникативно-прагматического целого [интересно, что же под этим целым имеется в виду?], в котором журналист С. Прокопьева наделяет государство негативными инвективными коннотациями…негативно характеризует работу силовых ведомств …» (см.с.5-6).

В разделе ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТАТЬИ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует анализ этого текста в целом, как публикации определенного жанра, созданного для определенной передачи в рамках авторской программы и перепечатанного в типологически определенном медиаресурсе. Однако без такого анализа нельзя сделать правильные выводы о содержании текста, в частности о его коммуникативном предназначении (это – в компетенции лингвистов-экспертов).

Симптоматично, что и в формулировке первого вопроса, и в ВЫВОДАХ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко публикация С. Прокопьевой как материал для анализа описывается так: «Аудиозапись программы «Минутка просветления» на тему «Светлана Прокопьева в эфире «Эха Москвы» прольет свет на то, что осталось в тени, но заслуживает внимания». Слово ТЕМА употреблено совершенно неадекватно – для обозначения такого структурного элемента композитного медиатекста в рамках программы как анонс. Это означает, что у соавторов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко отсутствуют достаточные знания о структуре медиатекста. Следовательно, их экспертные выводы не являются адекватными.

В заключении этого сверхкраткого лингвистического  лингвистического «исследования» (менее трёх страниц собственно анализа!), представляющего собой вырванные из текста цитаты, делается странный вывод, далёкий от вопросов, поставленных судом перед экспертами: «Языковое выражение эмоций через функции оценочности и и обобщения являются в представленных материалах осмысленными, по основному языковому каркасу кодифицированными, то есть поднятыми до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые (лингвистические) средства используются автором преднамеренно в соответствии с коммуникативным замыслом» (с.7).
Напомним, что перед В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко не ставился вопрос ни о вопрос ни о «преднамеренном» использовании речевых средств, ни о использовании речевых средств, ни о «коммуникативном замысле». Перед экспертами были поставлены четко сформулированные вопросы о «коммуникативном намерении оправдания терроризма» и о «лингвистических признаках оправдания терроризма» (см.с.2). Однако В.Н. Белоусов и А.К. Руденко «подменили» конкретный анализ общими рассуждениями.

2. В разделе «Результаты проведенного исследования» без предварительного описания сразу делается вывод о том, что в спорных текстах С. Прокопьевой «…содержатся высказывания, которым присуще коммуникативное намерение оправдания терроризма…» (см.с.8) и лишь после этого вводятся понятия «терроризм» и «оправдание». Причем для понятия «терроризм» эксперты используют правовое определение, данное в ФЗ «О противодействии терроризму» и в части 1 ст.205 УК РФ. Между тем существует и лингвистическое определение данного понятия, которое вполне коррелирует с правовым. Лексема терроризм в современном русском языке имеет следующее значение: «Политика устрашения и ликвидации политических противников с помощью террора, то есть диверсий, убийств, похищений и т.п.; тактика их осуществления» (см. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика. / Под ред. Г.Н.Скляревской. – М., 2007, с.982). Следует отметить, что в ст. 3 закона «О противодействии терроризму» (6 марта 2006 года № 35-ФЗ) дано следующее определение терроризма: «терроризм — идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами  противоправных насильственных действий».

Таким образом, эксперты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко должны были бы выявить лексику с семантикой «насилия» и «устрашения», провести её анализ в контексте, а затем выявить средства положительной оценки со стороны автора спорных материалов.Однако лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко избрали иной путь – сразу сделать правовой вывод об «оправдании терроризма»,  забывая, что в экспертной методической литературе прямо говорится о том, что «… эксперт не может и не должен решать вопрос о том, какие конкретные деяния попадают под юридическую квалификацию «терроризм», «экстремизм», «воспрепятствование законной деятельности», «нарушение тайны голосования», «нарушение целостности» и т.п. (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с.40). Таким образом, в данной части заключения экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко наблюдается выход экспертов за пределы профессиональной компетенции.

То же следует сказать и о характеристике ими молодого архангельского «взрывника» как «террориста» (см. с.6, 7), Причем лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, нарушая пределы своей профессиональной компетенции, рассуждают «о степени виновности и степени ответственности террориста», а также квалифицируют действия молодого человека как «террористические», «террористический акт», «преступление» (с.6, 8). Следует заметить, что подобная квалификация – прерогатива следствия и суда, юристов, а не лингвистов. Специалистами в области экспертологии не раз отмечалось, что «…эксперты стали интерпретировать языковые факты на основе правовых понятий… [выделено нами – М.Г., Е.К-М] …заключение эксперта может быть признано недопустимым доказательством, поскольку эксперт, отвечающий на правовые вопросы, выходит за пределы своей компетенции». (см. Галяшина Е.И. Судебная экспертиза вербальных проявлений экстремизма: правовые и методические проблемы /»Эксперт-криминалист», 2009, № 2; Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Именно этот недостаток присущ и рецензируемому заключению В.Н. Белоусова и А.К. Руденко.

3. Удивляет непрофессиональное толкование экспертами понятия «оправдание». Лингвисты используют слово «оправдание» в общеязыковом значении, не затруднив себя даже выделением контекстной семантики, а переписав четыре значения из словаря русского языка под ред.. С.А. Кузнецова (с.7). В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, к сожалению, не воспользовались ни научным лингвистическим подходом к речевому акту «оправдание», ни квалификацией «оправдания» в рамках ст. 205.2 УК РФ, в которой оправдание дефинируется как «публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».

Согласно теории речевых актов (см. Дж. Остин и Дж.Р. Серль: Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – М., 1986), высказывания, содержащие оправдание необходимости осуществления преступлений (геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий, в том числе применения нелегитимного насилия) в отношении групп лиц, выделяемых по признаку национальной, религиозной или иной принадлежности, в своем содержании должны иметь следующие признаки:

1. По своей коммуникативной направленности таковые высказывания должны содержать либо призывы к враждебной или противоправной деятельности по отношению к поименованным объектам, либо суждения, оправдывающие чьи-то враждебные или противоправные действия (или хотя бы их необходимость) по отношению к поименованным объектам.

2. В качестве объектов содержания таких высказываний должны выступать отдельные личности или социальные группы людей, объединенных по какому-либо значимому признаку (раса, национальность, идеология, религия и пр.)

Оправдание решает задачу изменения существующей оценки объекта речи в сторону её улучшения. Оправдание реализуется в виде: А) утверждения о правильности (справедливости, необходимости, возможности или желательности) каких-либо действий и взглядов, признаваемых другими (в данном случае законом) недопустимыми. Ср. Гитлер был прав; Он был вынужден это сделать. Б) положительной оценки лица, оцениваемого остальными негативно (ср.: Гитлер – молодец!).

И утверждение, и оценка могут быть подкреплены доводами. В качестве главного довода обычно используются ссылки: (1) на справедливость цели: (Мы/они сделали это, потому что хотели, чтоб всем было лучше); (2) на негативные внешние обстоятельства, которые послужили причиной нарушающих нормы действий (Мы/они вынуждены сделать это, потому что имело место следующее негативное положение дел…). Негативно воспринимаемые остальными действия оправдываемого лица при этом часто не описываются и остаются в тени (в отличие от обвинения).

При анализе речевого акта оправдание важно обратить внимание на позицию автора:

(1) он может частично признавать негативную сторону оправдываемого объекта речи (Да, он виноват, но…). (2) он может утверждать, что негативная общественная оценка предмета речи неправильна, и пытаться доказать это (Я/он молодец, прав, а вы/они не правы). В первом случае можно говорить о частичном оправдании кого/чего-либо; во втором – о полном оправдании, а при наличии героизации – о полном оправдании путем восхваления (см.: Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с. 106-107).

С учетом изложенного, в качестве специальных лингвистических признаков оправдания терроризма подлежат рассмотрению а) суждения, выражающие оценку идеологии и (или) практики терроризма как правильных, справедливых, разумных, практически полезных; б) суждения, согласно которым идеология и (или) практика терроризма как возможная в будущем деятельность адресата текста являются целесообразными для адресата текста.

Важно отметить и следующее положение: «семантическим признаком оправдания является положительная оценка уже совершенных действий, признание их правильными через указание на наличие существенных причин (оснований) для их совершения и правильность избранного действия и, таким образом, не напрямую, а лишь косвенно может побуждать к аналогичным действиям в будущем. (см. Бабич О. В., Меликян В. Ю. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма //Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия. – 2015, с. 331-338).

Не владея методикой экспертного анализа, В.Н. Белоусов и А.К. Руденко в качестве средств «оправдания» манифестируют: а) негативную характеристику государства (безжалостное, репрессивное), б) стилистическую маркированность (ответочка, затащили, силком затащили), в) словообразовательные средства (путинская, силовик), клише-ярлык (проштампует решение), просторечные образования (гибэдэшники), грамматическую оформленность: наречно-предикатные и усилительно-выделительные слова (не мог, нет, буквально, вполне), вводные слова (на мой взгляд, главное), оценочные конструкции (думаю, что, посмотрим, что, надеюсь, что), смысловые повторы (жестокость порождает жестокость), которые к речевому акту «оправдание» в диспозиции статьи 205.2 УК РФ не имеют абсолютно никакого отношения.

4. Выявленные в рецензируемом экспертном заключении просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко к недоказанным выводам о том, что в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму (так!), то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации…». Однако, во-первых, имплицитное (то есть скрытое, неявное) содержание высказываний экспертами не исследовалось, так же как не исследовались и средства, выражающие подтекстовую информацию (тропы, нарушение стандартного функционирования языковых средств и др.). Во-вторых, любой вывод эксперта нуждается в лингвистической доказательной базе, которая отсутствует в рецензируемом экспертном заключении.

Об ошибках такого рода в судебных экспертизах писала профессор Е.И. Галяшина, зам. заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА им. О.Е. Кутафина: «…эксперты стали интерпретировать языковые факты …, анализировать «мысли автора текста», «вычитывать» из произнесённых слов коммуникантов скрытые или неявные смыслы, додумывать и домысливать за говорящими то, что не было сказано, но «имелось ввиду» (см. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Аналогичное мнение находим на с. 21 пособия Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» Министерства юстиции РФ: «Недопустимо приписывать автору то или иное значение, если не найдены средства его выражения» [выделено нами – М.Г, Е.КМ.].

5. Самое существенное замечание к данному экспертному заключению состоит в том, что вопросы, поставленные на разрешение экспертов, вовсе не целиком и полностью входят в «компетенцию лингвистики». В теории и практике судебно-экспертной деятельности исследования подобного рода принято осуществлять в рамках комплексной экспертизы, с обязательным привлечением специалиста-психолога, так как ответ на поставленные вопросы неизбежно выходит за рамки компетенции исключительно лингвиста в силу самой объективной сущности.  «Текст есть продукт психической деятельности… Поэтому наиболее целесообразным является назначение по рассматриваемой категории дел психолого-лингвистической экспертизы <…> Основная задача экспертизы данного вида заключается в установлении на основе применения специальных знаний в области лингвистики и психологии наличия/отсутствия в тексте лингвистических и психологических признаков выражения определенного типа значения <…> Тип конфликта…, позиция автора… – все эти составляющие смысла текста требуют применения знаний в области социальной психологии… «То, что именно сказано, исследуется исследуется филологами. <…> Направленность сказанного исследуется психологами» (см. Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. 2011, с. 18, с. 22-24).

В психологии «коммуникативное намерение» понимается как цель, ради которой производится речевое высказывание. Если следовать классификации высказываний по их общей цели, каждую из таких целей можно соотнести с обобщенной интенцией: сообщить, осведомиться о чем-либо или побудить к чему-либо. В любом коммуникативном акте можно выделить комплекс «породивших» его мотивационно-целевых первопричин. При этом, как правило, можно выделить уровень осознаваемых как коммуникатором, так и коммуникантом, целей, которые практически несложно сформулировать, и уровень далеко не всегда осознаваемых и потому крайне сложно формулируемых как коммуникантом, так и самим коммуникатором мотивов, связанных с его эмоциями, ассоциациями. Влияние сложного комплекса мотивов и целей на деятельность, общение и особенности взаимодействия людей неоднократно отмечалось самыми разными исследователями.

Как указывал А.А. Ухтомский, действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку… При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слов, но не мысли собеседника. Но и понимание мысли собеседника без понимания ее мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. В силу вышесказанного, для выявления осознаваемого коммуникативного намерения автора необходимо учитывать весь контекст порождения текста, необходимо выявить мотивы автора, соотнести их с содержанием высказывания и по возможности отсечь лишнюю, факультативную информацию.

По мнению А.Н. Баранова, «факультативные следствия, в которых представлена факультативная, но вербализуемая информация, близки по своим свойствам предположениям…. Именно в этом смысле факультативные следствия следует рассматривать как аналоги выражения предположения, но не утверждения. Таким образом, анализируемые в экспертизе текста «скрытые, или имплицитные, утверждения должны быть обязательной и вербализуемой частью имплицитной части плана содержания языкового выражения» (Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М., 2007, с. 46-47), остальные виды имплицитной информации не могут быть основанием для выводов эксперта.

6. Нельзя также не заметить грамматические и стилистические ошибки, допущенные соавторами заключения В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко одновременно с ошибками теоретического характера.

Достаточно привести в качестве примера формулировку: в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму, то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации благодаря способности языковых единиц порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также ввиду способности этих единиц приращивать смыслы…» Здесь обнаруживается и тавтология, и неправильное управление; кроме того, в описании коммуникативных процессов авторы подменяют субъект коммуникации (коммуникантов) его объектом (языковыми единицами).

ВЫВОДЫ:

Таким образом, «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н.Белоусова и А.К.Руденко, произведенной по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, копия которого представлена на рецензию, с лингвистической точки зрения, не является достаточно обоснованным, страдает неполнотой и поверхностным анализом спорных текстовых материалов.

Выявленные методические и исследовательские просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не только к значительному количеству недоказанных экспертных позиций, но и к недоказанным общим выводам по вопросам, поставленным  судом.

В ходе проведения исследования экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко допущено нарушение ряда положений ФЗ №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности».

Выявлен выход экспертами за пределы компетенции  лингвиста.

С лингвистической точки зрения, заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не может быть признано допустимым доказательством.

Как оспорить заключение эксперта в суде

экспертные новости и мнения, заключение эксперта, сахалин, калининград, дальний восток, крым, негосударственных экспертов,

Доцент кафедры криминалистики Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина, эксперт-почерковед, эксперт в области судебно-технической экспертизы документов Марина Жижина в рамках образовательного вебинара Федеральной палаты адвокатов РФ, прошедшего 26 мая 2017 года, рассказала о злоупотреблениях, связанных с использованием авторских методик.

Лектор обратила внимание, что некоторые недобросовестные эксперты пользуются тем, что участники судебного процесса не могут оценить достоверность экспертных выводов ввиду отсутствия у них специальных знаний.

По мнению спикера, экспертная методика должна иметь под собой научную основу и пройти процедуру одобрения методическим советом, состоящим из компетентных специалистов – сотрудников университетов, учёных и действующих экспертов.

Нередко возникают ситуации, при которых необходимо оспорить экспертное заключение. Кроме того, убедить судью в необходимости назначения повторной экспертизы, не имея веских аргументов и специальных знаний, бывает сложно даже адвокату.

Марина Жижина настаивает на том, что в ходе оценки заключения необходимо, прежде всего, опираться на федеральный закон №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». По её мнению, ограничиваться чтением выводов могут только следователь или судья; адвокат же должен исследовать текст всего заключения, так как в нём могут содержаться элементы, которые позволят ослабить экспертизу.

Заключение эксперта должно содержать такой важный пункт, как подписка, в которой прописывается информация об образовании, специализации и квалификации специалиста. Кроме того, в подписке должны быть отсылки к статье 307 УК РФ о даче заведомо ложного заключения, статье соответствующего процессуального кодекса, а также статьям 16 и 17 Закона о государственной судебно-экспертной деятельности. Под подпиской в обязательном порядке ставится подпись экспертов, участвующих в производстве экспертизы.

По закону, экспертом может быть лицо, имеющее высшее или среднее специальное образование, если эксперт работает в системе МВД РФ. При этом если в ходе исследования применяются методы конкретных наук, то эксперт должен иметь профильное образование, например, высшее филологическое образование при производстве лингвистической экспертизы.

Ведомственными приказами МВД, ФСБ и Минюста утверждён список экспертных специальностей, поэтому важно проверять, соответствует ли рассматриваемая экспертиза заявленной специальности. Нередко обнаруживается, что суду представляют «судебную экспертизу», выполненную «экспертом-криминалистом», что не соответствует принятому перечню. Кроме того, эксперты, имеющие стаж экспертной работы менее одного года, не имеют права самостоятельной подписи.

По словам спикера, необходимо проверить, соответствует ли объект исследования, указанный в заключении, объекту исследования, указанному в судебном постановлении. То же самое касается вопросов, поставленных на разрешение перед экспертом. Кроме того, во избежание фальсификаций со стороны экспертов адвокат должен сопоставить сравнительный материал, предоставленный эксперту до начала производства экспертизы, и полученный от эксперта после завершения исследования. Всегда существует опасность, что может быть использован только тот материал, который приведёт к нужным выводам.

Заключение эксперта в его исследовательской части должно содержать указание на последовательность действий, позволяющую проверить, каким образом специалист пришёл к своему выводу. Указание на применённые методы также является необходимым элементом документа.

Методика – это официально опубликованная специальная литература, в которой указаны апробированные и рекомендованные методы. По словам Марины Жижиной, методикой не может быть журнальная статья или нормативный акт – это всегда печатное издание с официальными реквизитами. Нельзя при производстве экспертиз использовать методику, не прошедшую процедуру апробации и сертификации в Минюсте.

«Судья с методическим обеспечением разбираться не будет, это задача адвоката. Адвокат может доказать, что любая авторская методика не имеет научных основ и не должна применяться в конкретном деле. Для этого необходимо направить запрос в Российский федеральный центр судебной экспертизы при Министерстве юстиции РФ и уточнить, есть ли такая методика и является ли она сертифицированной», – пояснила спикер.

При необходимости оспорить заключение эксперта в суде у адвоката есть следующие опции: он может ходатайствовать о допросе эксперта, рецензировании его заключения, проведении альтернативной или назначении повторной экспертизы. При вызове эксперта на допрос важно настоять на том, чтобы он предоставил суду методики, которые использовал в ходе проведения исследования.

В ходе допроса эксперта необходимо убедиться в уровне его профессиональной подготовки; в пригодности, достоверности и достаточности исходных материалов, которые использовал эксперт; в допустимости методики (научном статусе, эффективности и условий для её применения); в достаточности признаков, позволивших прийти к выводу.