Бестолковое толкование. Отзыв учёных-лингвистов на экспертизу по делу Егора Жукова

война, вооружённых сил, фейк-ньюс, чайлдфри, невиновность, оскорбление граждан, адвокат, Интервью со Светланой Прокопьевой, протест Егора Жукова, отзыв учёных-лингвистов, эксперт фсб, рецензия, ГЛЭДИС, личный бренд, соцсети,

Отзыв учёных-лингвистов опубликован на страницах Новой газеты. В нём содержится анализ экспертизы по видеообращениям студента Высшей школы экономики Егора Жукова. Приводим её текст.

В последнее время в деятельности российских судов и правоохранительных органов наблюдается заметное повышение роли лингвистических экспертиз. Можно было бы только приветствовать такое стремление отечественной фемиды к совершенствованию судебно-экспертной практики, если бы этот процесс был обеспечен экспертными силами надлежащего уровня и компетенции и механизмами контроля со стороны всего научного сообщества.
Закреплённые недавно законодательно за Российской академией наук функции высшего экспертного учреждения, обеспечивающего деятельность государственных органов и организаций, позволяют, как кажется, осуществлять научный контроль над лингвистической экспертной деятельностью. На практике, однако, это не происходит.

Обычным делом стало использование в следственной и судебной практике неквалифицированных и недобросовестных лингвистических экспертиз, авторы которых, не располагая специальными знаниями и не владея методикой и процедурами экспертного анализа, считают для себя позволительным выносить суждения по вопросам, от которых зависят человеческие судьбы.

Объектом нашего внимания стало Лингвистическое исследование видеообращений студента Егора Жукова, подготовленное на основе материала видеозаписей Е.Жукова <…>. Перед экспертом ставился вопрос: имеются ли с позиции лингвистической квалификации в перечисленных выше видеозаписях призывы к осуществлению незаконной деятельности? <…>
Эксперт рассматривает обращение Егора Жукова «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ», усматривая призывы в следующих фразах:

«Нужно хвататься за любые формы протеста.
Делайте всё, на что способны.
С системой нужно жестко и планомерно бороться».

Действительно, фразы имеют побудительную или частично побудительную семантику (по поводу слова нужно можно было бы сделать некоторые оговорки, но для нас в данном случае это даже не так важно). Не обращаясь к авторитетным словарям, эксперт выступает с собственной интерпретацией используемого Егором Жуковым понятия протеста: Формы протеста разделяются на насильственные и ненасильственные. К крайним насильственным формам протеста относятся насильственный захват власти, вооружённый мятеж.

Это произвольная интерпретация эксперта, которая решительно расходится с лингвистическими данными. Обратимся к словарному толкованию слова протест (финансовое и морское значения оставим в стороне):

БОЛЬШОЙ ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ РУССКОГО ЯЗЫКА ПОД РЕД. С. А. КУЗНЕЦОВА
«ПРОТЕСТ, -а; м. [от лат. protestari — заявлять публично]. Официальное заявление о несогласии с чем-л. (обычно с каким-л. решением, постановлением). Протест против зажима критики. Протест прокурора. Заявить протест. Принести протест. Выразить протест. Выступить с протестом. Демонстрация протеста. // Решительное возражение против чего-л., проявление недовольства или нежелания сделать что-л. Молчаливый протест. друзей. Не обращать внимания на горячие протесты собравшихся».

Как мы видим, протест – это семиотический акт, выражение несогласия или недовольства, решительное возражение. Но выражение недовольства и вооружённый мятеж или насильственный захват власти – это абсолютно разные вещи. Лингвистические данные не дают никаких оснований объявлять подобные действия формами протеста. Насильственные действия в тексте вообще не упоминаются и не обсуждаются. Здесь имеет место типичное «вчитывание» в текст того смысла, которого в нём нет. Это совершенно недопустимо в лингвистическом анализе.

Яркий пример ложного прочтения – то, как эксперт трактует используемые Егором Жуковым слова любой и всё (любые формы протеста; делайте всё, на что вы способны):

«…призыв “приниматься за любые формы протеста” включает в себя и крайние насильственные формы протеста, как одни из возможных форм протеста. В пользу допустимости такой трактовки свидетельствует и высказывание Жукова Е.С. чуть выше по тексту о необходимости использования жёстких форм борьбы: “С системой нужно жёстко … бороться…” Также ниже по тексту в этом же обращении содержится ещё один призыв к борьбе с властью: “Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях, в идее, в неистребимом желании сделать эту страну лучше и отнять у кремлевских мразей право распоряжаться судьбами людей, поэтому делайте всё, на что способны и не ждите чьей-то указки. <…> Этот призыв также не содержит каких-либо ограничений на методы действий (“делайте всё, на что способны”) кроме как указание на пределы возможности конкретных исполнителей действий. Каких-либо указаний на использование именно ненасильственных форм борьбы в тексте рассматриваемого обращения не имеется».

С лингвистической точки зрения это рассуждение крайне неубедительно. Хорошо известно, что в естественном языке слова типа всё или любой (кванторные выражения) понимаются по-разному в зависимости от контекста. Всё в естественном языке – это не «всё логически возможное», а «всё в рамках определённого круга представлений». Например, когда человек говорит: «Я сделаю для тебя всё!», мы примерно понимаем, что он имеет в виду, и в нейтральном контексте не трактуем это высказывание в том смысле, что человек готов в том числе взорвать соседний дом, чтобы у объекта любви вид из окна стал лучше. Если сказано: «Я буду рад любому подарку», в норме никто подумает, что человек будет рад, если ему подарят бомбу или дохлую кошку.

Эксперт делает абсолютно произвольный и ничем не обоснованный вывод:
«Таким образом, в обращении Жукова Е.С. в видеозаписи «МИТИНГ 7 ОКТЯБРЯ ИЛИ КАК СЛИВАЮТ ПРОТЕСТ – GwcWfXHRjq4» с позиции лингвистической квалификации содержится призыв к борьбе с властью в России с произвольным выбором форм протеста, что включает в себя и действия насильственного характера, в частности, насильственный захват власти, вооружённый мятеж».

Здесь трудно не вспомнить из Гоголя: «Я открыл, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумаге Испания, то и выйдет Китай».

На самом деле для понимания того, каким Егор Жуков представляет множество возможных форм протеста и возможных действий, нужно рассмотреть ролик целиком. Основным объектом критики в этом ролике является не действующая власть, а Алексей Навальный и ФБК. Зрители ролика отлично это понимают, что видно по комментариям к нему. Одни пишут: да, ты лучше Навального, нам нужен такой глава оппозиции, а другие – мы все должны быть вместе, несмотря на разногласия.

Ролик начинается с того, что Егор Жуков говорит о снижении протестной активности, о том, что количество людей на митингах уменьшается. Он считает, что протест «сливается обоюдно» – и людьми, которые боятся выходить на митинги, и «так называемыми оппозиционными лидерами».

Анализируя митинг, Жуков говорит: «Единственное, что смогли придумать ребята из штаба Навального – это тупо орать однотипные кричалки около памятника Пушкину <…>. Мне пришлось напомнить, что планировалось шествие <…>. Навальный, выводя людей на улицы, надеется, что они сами что-то придумают… Поэтому получается скучно. <…> В штабе царит неэффективность, не принимают нововведений».

Например, Навальный слишком редко, по мнению Жукова, дает пресс-конференции. Скорость сбора подписей (речь о президентской кампании Навального) катастрофически замедлилась. Вообще Жуков считает, что не надо тратить столько времени и сил на выборную кампанию:

«Навальному не дадут победить на выборах, система не позволит. Поэтому нужно жёстко и планомерно бороться с системой. <…> Тут нужно хвататься за любые формы протеста. Болезнью вождизма наша страна уже не раз болела. <…> Сила настоящего протеста в самоорганизации и смене лидеров;
Основная сила не в лидерах, а в нас, в людях; Делайте все, на что способны, и не ждите чьей-то указки».

Если просмотреть ролик целиком, становится совершенно очевидно, что в нём нет призывов к чему-либо, связанному с насилием. Эксперт не изучил фразы в контексте, а вместо этого стал теоретизировать о том, что любой может подразумевать и «вооружённый».

Жуков завершает ролик словами: «Я не хотел никого обидеть, если высказался жёстко (о Навальном, Ляскине и пр. – прим.)… Хочу, чтобы вы прислушивались к критике в свой адрес и не называли всех своих критиков кремлеботами и провокаторами».

Таким образом, цель здесь – улучшить организацию мирных протестных акций, которыми и занимается ФБК Навального.

<…> Получается, что эксперт, фантазируя по поводу того, как можно понять вырванные из контекста фразы, вообще не соотнёс их с общим смыслом текста. В лингвистическом исследовании такое недопустимо. На самом деле выражения «любые формы протеста» и «всё, на что вы способны» в контексте обращения Жукова никоим образом не подразумевают насильственные действия. Обсуждается лишь необходимость большего разнообразия, креативности и инициативности по сравнению с теми формами мирных протестов, которые практикует штаб Алексея Навального.

Далее эксперт рассматривает ещё три ролика Егора Жукова: «МИРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВОЗМОЖНА», «МИТИНГИ – ЧТО ДАЛЬШЕ?» и «БОЙКОТ ВЫБОРОВ – ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО» – и утверждает, что в них, «помимо экскурсов в теорию, <…> содержится призыв использовать различные мирные методы сопротивления».

Эксперт прибегает к следующему манипулятивному приёму. Из выступлений Егора Жукова он извлекает ссылки на отдельные пункты перечня методов «ненасильственной борьбы», рассмотренных в книге Джина Шарпа «От диктатуры к демократии», кстати, переведённой на русский язык и неоднократно изданной в России – например, отказ от уплаты налогов, изготовление фальшивых документов, препятствие работе учреждений, изготовление фальшивых денег и др. При этом упоминания об этих методах в ролике Егора Жукова подаются в качестве призывов к совершению соответствующих действий.

Здесь обращает на себя внимание, что, хотя эксперт ссылается на п. 3 своего заключения, в котором дано определение призыва, однако сам как будто забывает, что написано в этом пункте. А в нём призыв правильно характеризуется как директивный речевой акт и описаны его лингвистические признаки – прежде всего побудительный характер. Но дело в том, что в контексте выступлений Егора Жукова упоминания о методах «ненасильственной борьбы» не являются побудительными высказываниями, чего эксперт не может не понимать. Это тем более удивительно, что в первой части исследования эксперт сам же приводит соответствующие цитаты из этих обращений:

«В обращении 3 говорится, что “Сегодня мы обсудим все виды ненасильственной борьбы”. В обращении 4 есть ссылки на обращения 2 и 3. Кроме того, при формулировании основной задачи обращений используется практически идентичная лексическая конструкция: “Власть в России можно сменить только мирным путём. Я уже снял два ролика на этот счёт, но я не устану это повторять, пока это не станет “мейнстримным” мнением… “А пока ты можешь посмотреть вот это видео (здесь демонстрируются заставка видеозаписи, содержащей обращение 3), в котором представлены все, не только наиболее эффективные, а все существующие виды ненасильственной борьбы”».

Мы выделили здесь слово «обсудить». Вряд ли эксперт может не понимать, что обсудить что-либо – совершенно не означает призывать к этому. Однако, анализируя наличие в тексте призывов, эксперт вырывает отдельные пункты списка из контекста, делая вид, что это и есть то, к чему автор обращений призывает, хотя автор всего лишь рассказывает об исследовании и предлагает его обсудить. Это трудно назвать иначе, чем передергиванием.

Очень лукаво выглядит также формулировка эксперта «Помимо экскурсов в теорию…» Но ведь это вовсе не «помимо»: список всех существовавших в истории форм ненасильственной борьбы – это и есть часть экскурса в теорию! О чём же в действительности эти обращения Жукова? Они имеют просветительский характер.

Жуков говорит о ненасилии. Он приводит результаты исследования политолога Эрики Ченовет, которое доказало, что в мире ненасильственная политическая борьба с 1900 года вдвое чаще приводила к успеху, чем насильственная (мы не останавливаемся здесь на том, насколько достоверны эти результаты). Жуков подчёркивает, что насилие претит ему и по этическим соображениям, но вот теперь научно доказано, что ненасилие лучше и в смысле эффективности.

В своих роликах он повторяет это раз за разом и говорит, что будет повторять этот вывод, пока он не станет общим местом. Он просит не писать в комментариях, что революция невозможна без крови и что насилие всё же необходимо, предлагая посмотреть его ролик, где излагаются результаты исследования.

Далее он цитирует список из книги Шарпа. В этом списке есть такие забавные пункты, как отказ от исполнения супружеских обязанностей – здесь автор ссылается на комедию «Лисистрата» древнегреческого драматурга Аристофана, и такие драматические, как самосожжение. Список имеет дескриптивный, а не прескриптивный характер. Он призван обобщить и систематизировать способы, которые люди в разное время и в разных странах использовали для выражения политического протеста. Всего их в списке около двухсот.

Некоторые из пунктов комментируются – например, рассказывается, как по призыву Ганди индийцы перестали покупать соль, чтобы оказать давление на британских колонизаторов, и выпаривали соль дома. Это совершенно не значит, что Жуков призывает всех выпаривать дома соль. Идея Егора Жукова состоит в том, что ненасильственные методы результативнее насильственных, а арсенал их очень велик, причём Жуков подчеркивает, что можно придумать новые, необычные. Говорить, что Егор Жуков, рассказывая о способах ненасильственного сопротивления, призывает реализовать все эти способы, просто абсурдно.

Отдельно эксперт останавливается на таком пункте перечня из книги Шарпа, как п. 158. Самосожжение…, и комментарии Егора Жукова: «Максимальное пожертвование движению. И это, конечно, будут вспоминать веками. И если движение придёт к власти, эти люди, конечно, будут признаны героями».

Эксперт видит здесь призыв к самоубийству, что, разумеется, неверно. Если мы вспоминаем чешского студента Яна Палаха, который совершил акт самосожжения в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году, если мы восхищаемся мужеством Анатолия Марченко, который держал смертельную голодовку с требованием освободить политзаключенных и погиб в 1986 году, это совершенно не означает, что мы призываем всех людей покончить с собой в знак протеста.

Наконец, полностью противоречит содержанию роликов Егора Жукова такой вывод эксперта: «Декларация необходимости использования только ненасильственных методов в борьбе за смену власти в России в обращении используется для прикрытия соответствующей агитационной работы Жукова на видеохостинге «YouTube».

Идея ненасилия – ключевая для Егора Жукова, это сквозной мотив всех его роликов. Это не декорация, не прикрытие, а смысловой стержень его рассуждений. Он последовательно и настойчиво проводит идею большей эффективности ненасильственных методов политической борьбы, приводя примеры и статистические данные. Альтернатива – насильственные методы – в его материалах даже не рассматриваются. Егор Жуков не просто не призывает к насилию. Он идеолог и пропагандист мирного, ненасильственного политического протеста.

Итак, что же делает эксперт? Он вырывает фразы из контекста и приписывает им тот смысл, которого они в контексте совершенно не имеют. Он бездоказательно называет призывами фразы, не имеющие никаких признаков побудительности и в контексте выполняющие абсолютно другую иллокутивную функцию. Он игнорирует общий смысл анализируемого текста, причём выраженный в нём очень ясно и последовательно, и приписывает ему выдуманное практически противоположное содержание.

С лингвистической точки зрения такие манипуляции с объектом исследования недопустимы. Мы вынуждены констатировать, что представленная экспертиза не отвечает требованиям научной объективности и обоснованности и в силу этого является недостоверной. Не говоря уже о том, что цена такой научной недобросовестности – сломанная жизнь человека.

Академик РАН, доктор филологических наук Юрий Дереникович Апресян,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Елена Львовна Березович,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Николай Павлович Гринцер,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Анна Владимировна Дыбо,
Ведущий научный сотрудник сектора теоретической семантики Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, кандидат филологических наук, Ирина Борисовна Левонтина,
Академик РАН, доктор филологических наук Александр Михайлович Молдован,
Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук Фёдор Борисович Успенский

Об объективности лингвистической экспертизы по делу Владислава Синицы

Лингвистическая экспертиза, лингвистической экспертизы, проведение экспертиз, кибербуллинг, Лаборатория лингвистических и фоноскопических экспертиз LITERA.EXPERT. Эксперт-лингвист Александра Манькова, litera.expert, лингвистическая экспертиза, Калининград, Сахалин, пропаганды наркотиков,

Обвинение блогера Владислава Синицы, опубликовавшего твит о детях силовиков, основано на проведении лингвистической экспертизы «Центра социокультурных экспертиз». Доцент Высшей школы экономики, кандидат исторических наук Дмитрий Дубровский, занимающийся вопросами фальсификации судебных экспертиз, на страницах «Новой газеты» выступил с мнением по поводу объективности этой экспертизы.

Экспертизу по делу блогера Владислава Синицы проводили сотрудники «Центра социокультурных экспертиз» Александр Тарасов и Наталия Крюкова. Этот центр хорошо известен тем, кто интересуется политической историей России. В послужном списке его сотрудников – экспертизы по делам Pussy Riot, «Свидетелей Иеговы» и историка Юрия Дмитриева. Всякий раз эти эксперты выступают исключительно на стороне обвинения.

Как однажды чистосердечно заявил в одном из процессов один из ведущих экспертов этого центра, доктор культурологии Виталий Батов, он «всегда делает то, что хочет от него заказчик».

Эти эксперты, выросшие в недрах Института культурологии, довольно часто готовят экспертизы, поражающие своей новизной и глубиной прочтения. Так, Наталия Крюкова (преподаватель математики начальных классов по базовому образованию) и тот же Виталий Батов известны, в частности, экспертизой, в которой фраза «убей в себе раба» была признана экстремистской. Не менее поразительны и другие их работы, всякий раз исполняющие любые капризы следствия, в которых полиция и иные сотрудники государственных органов представали исключительно как «cоциальная группа».

Полагаю, что возмущение экспертного сообщества абсолютным и запредельным бесстыдством, с которым эксперты центра обслуживают обвинительную сторону, уже привели к некоторому ограничению их когда-то всесильного влияния в Москве, и теперь они чаще делают экспертизы по заказу регионов. Но в случае с блогером Синицей, видимо, оказалось, что только эксперты этого центра согласны подписать настолько чудовищное заключение.

Действительно, отдельно вырванная из контекста фраза блогера звучит не очень этично и даже угрожающе, однако международные стандарты и Европейский суд постоянно призывают оценивать не только само высказывание, но и его контекст, размер аудитории, оценку потенциальной угрозы.

Конечно, эксперты Наталия Крюкова и Александр Тарасов получили недвусмысленное задание – прямо в тексте экспертного заключения они честно признаются, что у следствия возникла необходимость исследовать высказывание блогера Синицы на предмет «наличия признаков призыва пользователей – широкого круга лиц, применять насилие в отношении близких родственников сотрудников правоохранительных органов, призывов к похищению детей исключительно сотрудников правоохранительных органов с последующей расправой над ними, иных признаков возбуждения вражды и ненависти ко всем сотрудникам правоохранительных органов и членам их семей».

Тут мне сразу вспомнилась старая шутка: правильный вопрос преподавателя истории должен выглядеть так: «Между кем и кем были греко-персидские войны?»

В общем, в ответ на настоятельную просьбу следствия эксперты – кандидат педагогических и политических наук соответственно (то есть ни одного лингвиста) – немедленно выдали заключение. «Немедленно» – это не фигура речи, заключение подготовили за рекордных четыре дня.

Само заключение состоит из 20 страниц, а то, что авторы называют «анализом», занимает четыре страницы. Блогер Синица в ответ на реплику пользователя «Голос Мордора», где протестующие описываются как «трусливые дрищи», которым не следует задирать полицию, поскольку «в следующий раз они [полицейские] не будут такими добрыми и вежливыми», отвечает, что такого рода действия могут иметь и последствия в виде возможной мести. Обсуждается совершенно гипотетическая ситуация возможной мести в ответ на возможную эскалацию насилия в отношении протестующих.

Но эксперты Крюкова и Тарасов немедленно квалифицируют упоминание полиции в тексте Синицы как приём манипуляции – создание «образа врага», а затем обобщают, что «негативное отношение к этой группе пользователь <…> выражает в форме вербальной агрессии и стёба, которые демонстрируют деструктивное поведение, противоречащее нормам существования в обществе, наносящее моральный и физический ущерб окружающим, а также вызывающее психологический дискомфорт других коммуникантов».

Специалисты АНО «Судебный эксперт» филологи Мария Куликова и Александр Карагодин в своём альтернативном заключении, которое предоставила сторона защиты, как раз и указывают на то, что высказывание по поводу детей является, прежде всего, воображаемым, там отсутствует категория призыва к подобным действиям; более того, речь идёт о спонтанном реактивном высказывании, которое было результатом провокации в тексте пользователя «Голос Мордора», предсказывающем насилие в отношении протестующих со стороны полиции. Никакого противопоставления в самом высказывании нет, и потому невозможно рассматривать его как реальный призыв к действию.

Однако наличие альтернативного заключения вовсе не смутило судью, который привычно – а это очень распространенная ситуация, – никак не оценивая содержание заключений, видимо, «по внутреннему убеждению», полагает, что заключение кандидата педагогических наук Крюковой и политолога Тарасова «объективно», а вот двух практикующих филологов – нет.

В суде допрошены эксперты по делу «Нового величия»

В суде 29 августа 2019 года в рамках дела «Новое величие» были допрошены эксперты, которые провели психолого-лингвистическую экспертизу переписки. «Новая газета» опубликовала подробный репортаж судебного заседания. Приводим его часть, касающуюся собственно экспертного заключения.

Первой на допрос вызвали эксперта-лингвиста калужского Научного-исследовательского центра судебной экспертизы и криминалистики (НИЦСЭиК) Ларису Платонову. Она сообщила, что работает преподавателем английского и немецкого языков, квалификацию лингвиста получила в 2017 году, но привлекалась к судебным экспертизам с 2014 года. Адвокатов смутил такой скромный опыт Платоновой, проводившей исследование материалов дела спустя год после прохождения курсов лингвистов. В июле 2018 года она проводила экспертизу переписки обвиняемых из закрытого чата в мессенджере Telegram.

Суду эксперт рассказала, что следователя интересовал ряд вопросов: содержатся ли в представленных материалах признаки побуждения, призывы к совершению каких-либо действий, в том числе насильственных; какие фразы побуждают к этим действиям и кто произносит эти фразы; имеются ли в материалах психологические или лингвистические признаки оправдания каких-либо действий.

На все вопросы следователя эксперт ответила «положительно». Так, из переписки участников «Нового величия» следует, что они якобы поддерживали насильственные методы как средство достижения своих целей. Платонова процитировала сообщение из чата, в котором Полетаев и Карамзин обсуждают видео, где «курды забрасывают полицию коктейлями Молотова»: «Вот так их надо любить – церберов на поводке», – пишет Полетаев.

«Использована косвенная форма выражения негативной семантики побуждения к насилию. Слово “любить” использовано иронично», – говорится в заключении эксперта.

По мнению Платоновой, в сообщении Полетаева «Учитесь, учитесь и ещё раз учитесь! Запоминайте, изучайте, применяйте! Переставайте быть баранами и берите пример с иранцев» «содержатся лингвистические признаки призыва изучать и применять опыт насильственных антиправительственных протестов в Иране, применять насилие против полицейских».

Перечисляя обрывки фраз из переписки «путинскую шайку долой», «освободим Россию от путинской оккупации» и другие, эксперт пришла к выводу, что в тексте «содержатся признаки косвенного призыва к смене действующей власти, в том числе и насильственной».

«Методы, которыми призывают действовать члены “Нового величия”, не названы прямо, но интерпретируются в контексте представленных материалов», – пояснила эксперт.

Методы исследования, применяемые во время изучения переписок, Платонова не смогла объяснить, уточнив, что пользовалась «обычными методиками».

Помимо этого, эксперт оговорилась, что следственные органы не предоставили ей видеоролик, который обсуждали в чате участники «Нового величия», а у нее была ссылка на видео. Причём видеозапись была плохого качества, и её невозможно было исследовать, экспертиза проводилась с помощью текстовой расшифровки этих роликов.

– Вы уверены, что расшифровки полностью соответствуют видео? – уточнил адвокат Дубовик Максим Пашков.
– Это не входит в мои обязанности, мне предоставляется материал, и я исследую, – ответила Платонова.

Защитники просили объяснить, как можно было прийти к выводу, что участники призывали к насильственной смене власти в закрытом чате, с ограниченным количеством участников.

«Есть реплики в этом чате, что нужно привлекать как можно больше людей <…> Как пишут сами участники, их основная цель – качать и шатать лодку, соответственно, переводить ситуацию в стране в максимально неблагоприятное русло, творить ужас, чтобы сместить действующую власть и самим управлять страной. Они манипулируют людьми, которые получают их стикеры или листовки. В итоге группа имеет конкретные цели», – считает эксперт.

– Согласно представленным материалам, вы переписку полностью изучили, каждую фразу анализировали? Сколько раз обвиняемые упомянули экстремистские высказывания?» – продолжили допрос защитники.
– Все высказывания приведены в экспертизе. Больше я не нашла.
– В экспертизе вы привели 6–7 цитат. Хотя в материалах несколько тысяч страниц, – недоумевали адвокаты.
– Да, я нашла несколько цитат, больше – это уже не моя обязанность.

Спустя три часа допросили второго эксперта, психолога Аллу Шихалееву, которая проводила психологический анализ переписки подсудимых. Ей предоставили аналогичный комплект материалов, которые изучила Платонова. Её выводы полностью копируют позицию Платоновой: в тексте переписки «содержатся психологическое побуждение к насильственным действиям».

Недопустимые и необоснованные выводы. Рецензия ГЛЭДИС на экспертизу по делу Прокопьевой

война, вооружённых сил, фейк-ньюс, чайлдфри, невиновность, оскорбление граждан, адвокат, Интервью со Светланой Прокопьевой, протест Егора Жукова, отзыв учёных-лингвистов, эксперт фсб, рецензия, ГЛЭДИС, личный бренд, соцсети,

РЕЦЕНЗИЯ
НА ЗАКЛЮЧЕНИЕ СУДЕБНО-ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
по административному делу № 2а-1270/2019 от 26 июня 2019 г.
29 июля 2019 г.                                                                             г. Москва

Академик РАЕН, доктор филологических наук, профессор, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (специальность: «10.02.01 – Русский язык», стаж работы 44 года, стаж экспертной работы свыше 30 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0080; свидетельство эксперта №079-01/17-СЭ), Михаил Викторович ГОРБАНЕВСКИЙ,

кандидат филологических наук, доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (специальность: «10.01.10 – Журналистика», стаж работы 40 лет, стаж экспертной работы свыше 20 лет), действительный член Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам (удостоверение судебного эксперта №0234; свидетельство эксперта №065-12/17-СЭ), Елена Станиславовна КАРА-МУРЗА

на основании запроса адвоката Попова И.В. от 25.07.2019 г., рег.№60/83 в Адвокатской палате Псковской области, выполнили консультативное рецензирование судебно-лингвистической экспертизы В.Н. Белоусова и А.К. Руденко (ФГБОУ ВО МГЛУ), произведённой по материалам административного дела № 2а-1270/2019 26 июня 2019 г. на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 г.

При рецензировании использованы следующие источники:

НОРМАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ:
1. Конституция Российской Федерации. – Электронный доступ: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_28399/
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 06.07.2016 г.) //http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/
3. УК РФ Статья 205.2. Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма. – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_10699/c2877fe51a75f612e1df0f008c620980638457ba/
4. «О противодействии терроризму»: Федеральный закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ (ред. от 06.07.2016) http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_58840/
5. «О средствах массовой информации»: Федеральный закон от 21.12.1991 № 2124-1 (ред. от 06.06.2019). – http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_1511/
6. Федеральный закон от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» – https://base.garant.ru/12123142/
7. Приказ Минюста РФ от 9 марта 2006 года №36 «О перечне родов (видов) экспертиз». – http://rusexpert.ru/public/guild/17.pdf/
8. О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 9 февраля 2012 г. № 1 г. Москва // 17 февраля 2012 г. Российская газета – Федеральный выпуск № 5708 (35)
9. Рабатский план действий о запрете пропаганды национальной, расовой и религиозной ненависти, представляющей собой подстрекательство к дискриминации, вражде и насилию http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/ publications/ 2014/11/d30593/

НАУЧНО-МЕТОДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ и ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ:
1. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории. – Москва: Юридическое издательство Норма, 2009
2. Бабич О.В. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма // Сборник материалов конференции «Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия», 2015 г. – Электронный доступ: http://www.ling-expert.ru/conference/langlaw5/babich.html/
3. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – Москва, 2007
4. Баранов А.Н. Скрытое (имплицитное) утверждение в лингвистической экспертизе текста // Труды первой Интернет-
конференции «Право как дискурс, текст и слово», 2010. Электронный доступ: http://lawlibrary.ru/article2352255.html/
5. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010 (Роскомнадзор)
6. Бринёв К.И. Справочник по судебной лингвистической экспертизе. – Москва: Либерком, 2012.
7. Бринёв К.И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза. – Барнаул, 2009
8. Вартанова Е.Л. Теоретический анализ российской медиасистемы: между общим и особенным, формальным и неформальным. – Вопросы теории и практики журналистики, 2013. – Электронный доступ: https://cyberleninka.ru/article/v/teoreticheskiy-analiz-rossiyskoy-mediasistemy-mezhdu-obschim-i-osobennym-formalnym-i-neformalnym/
9. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – Москва, 2006
10. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы // Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников. – Москва, 2013
11. Голиков Л.М. Оправдание терроризма как речевое действие // Вестник Череповецкого государственного университета. Филологические науки. – 2017, № 1. – С. 106-112
12. Довгалева Е. Лингвистическая экспертиза материалов по делам об оправдании терроризма и иной террористической деятельности. – Электронный доступ: http://lingvo-sud-expert.ru/publications/item/20008/
13. Ермоленкина Л.И. Метаречевые реализации дискурсивной идеологии информационно-аналитического радио (на примере канала «Эхо Москвы») // Вестник Томского государственного педагогического университета, 2014. Электронный доступ: https://vestnik.tspu.edu.ru/files/vestnik/PDF/articles/yermolenkina_l._i._145_152_10_151_2014.pdf/
14. Как провести лингвистическую экспертизу спорного текста? Памятка для судей, юристов СМИ, адвокатов, прокуроров, следователей, дознавателей и экспертов. 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. М.В. Горбаневского. – Москва: Юридический Мир, 2006.
15. Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экспертиза как процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. – Екатеринбург, 2009. – № 1 (27). – С. 47-71
16. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2014
17. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – Москва: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011
18. Лингвистическое исследование текстов для выявления в них призывов к осуществлению экстремистской деятельности. Методические рекомендации по интерпретации смысла призывов (типовая методика) / Под ред. Л.П. Крысина. – Москва, 2008
19. Медиасистема России / под ред. Е.Л. Вартановой. – Учеб. пособие. – Москва, Аспект Пресс, 2015
20. Осадчий М. А. Русский язык на грани права: Функционирование современного русского языка в условиях правовой регламентации. – Москва, 2013
21. Основы творческой деятельности журналиста / Под ред. С. Г. Корконосенко – Санкт-Петербург, 2000
22. Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – Москва, 1986
23. Психолингвистическая экспертиза ксенофобии в средствах массовой информации: Методические рекомендации для работников правоохранительных органов. — Москва: Смысл, 2003 24. Ратинова Н.А., Кроз М.В. О противодействии экстремизму негодными средствами: правовой, психологический и этический аспекты // Теория и практика судебной экспертизы: научно-практический журнал. 2013. № 1 (29). С. 35-42
25. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. – Воронеж: Кварта, 2001
26. Стернин И.А. Выявление признаков возбуждения расовой и национальной вражды в лингвистической экспертизе текста. Методическое пособие. – Воронеж: Гарант, 2010
27. Стернин И.А. Проблема скрытых смыслов в лингвистической экспертизе. Электронный доступ: https://docplayer.ru/29818432-I-a-sternin-problema-skrytyh-smyslov-v-lingvisticheskoy-ekspertize.html/
28. Судебная экспертиза: типовые ошибки / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва, Проспект, 2015. – Изд. 2
29.Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – Москва: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011
30. Типовая методика лингвистической экспертизы. – Москва: ЭКЦ МВД России, 2009
31. Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации. – Москва: ФЗГ, 2002
32. Щербинина Ю.В. Методы диагностики речевой агрессии // Прикладная психология и психоанализ. 2001. № 3
33. Экспертизы – нерешённый вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – Москва: ФЗГ, 2013
34. Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – Москва, 2014.

СЛОВАРНЫЕ ИЗДАНИЯ:
1. Ефремова Т.Ф. Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. – Москва, 2000
2. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка-М.,2005
3. Современный толковый словарь русского языка /под ред. проф. С. А. Кузнецова. – Санкт-Петербург, Норинт, 2003
4. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. – Москва, 2003
5. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика./ Под ред. Г.Н. Скляревской. – Москва, 2007

РЕЦЕНЗИЯ

А. Общие положения.
Судебная экспертиза определяется как «процессуально регламентированное экспертное … исследование устного и (или) письменного текста, завершающееся дачей письменного заключения по вопросам, разрешение которых требует применения специальных познаний» (см. Судебные экспертизы в гражданском судопроизводстве: организация и практика / под ред. Е.Р. Россинской. – М: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011). Деятельность лингвиста-эксперта регулируется законодательно – ФЗ № 73 «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». Причем его юрисдикция распространяется как на экспертов, работающих в государственных учреждениях, так и на высококвалифицированных специалистов, которые, работая в вузах, в академических институтах, в индустриях, привлекаются к выполнению экспертиз благодаря своим познаниям.

В теории судебной экспертизы сформулированы общие принципы допустимости методов: «законность и этичность, научность, точность, надежность, безопасность, эффективность и воспроизводимость» (Россинская Е.Р., Галяшина Е.И., Зинин А.М. Теория судебной экспертизы. – М.: Норма, 2009).

Результаты исследования излагаются в экспертном заключении. Это особый жанр юридической документации в составе юридического подстиля делового стиля русского литературного языка. Экспертное заключение характеризуется определенными тематическими, композиционными и языковыми признаками и существует в двух поджанрах – заключения эксперта, которое выполняется по определению суда, и заключения специалиста, которое выполняется по заказу сторон судебного спора.

Оно должно соответствовать определенным требованиям, в числе которых важное место занимает научная обоснованность используемых экспертом теоретических положений и предлагаемых методов исследования, достоверность фактических данных. В этой связи важно отметить, что в соответствии со ст. 8 «Объективность, всесторонность и полнота исследований» Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности» «Эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме». Указанное требование также содержится в ст. 57 УПК РФ: «3. Эксперт вправе… 4) давать заключение в пределах своей компетенции…».

Как в любом виде деятельности, в судебной экспертизе бывают ошибки – их выявлению, классификации и профилактике посвящено много специальных работ; см., например, в списке литературы: «Судебная экспертиза: типовые ошибки», издание подготовлено в основном коллективом ИСЭ МГЮА им. О.Е. Кутафина под редакцией его директора, профессора Е.Р. Россинской.

В судебно-экспертной деятельности сформировалось особое направление профессиональной критики. Критический анализ экспертных ошибок, вольных и невольных, воплощается в особом жанре научно-методической рецензии.

Все эти требования предъявляются и к судебной лингвистической экспертизе (СЛЭ), которая начала активно развиваться во второй половине 90-х гг. ХХ в. и официально вошла в список речеведческих криминалистических экспертиз приказом МВД в 2006 г. За истекшие годы в ее пределах как рода экспертиз сформировались такие виды, как экспертиза диффамационных деликтов (распространения порочащих сведений и оскорбления), экспертиза ненадлежащей рекламы, незаконной агитации, словесных форм экстремизма и многое другое.

За четверть века развития лингвистических судебных экспертиз сложилась научно-методическая база их производства. В ее основе общая теория СЭ (в последние годы она все чаще называется «экспертология») и частной теории лингвистической экспертизы как направление прикладной лингвистики. Функционировавшая в разных научных школах под разными названиями («лингвокриминалистика», «юрислингвистика», «судебное речеведение»), в последние годы она все чаще обозначается как «лингвоэкспертология» и достигла высокого уровня развития.

Завершающим этапом лингвоэкспертного исследования также является составление письменного заключения. Именно оно фигурирует в следствии и в судопроизводстве, обеспечивая корректность доказательной базы. Именно по его качеству можно делать выводы о научной компетенции и квалификации эксперта, о качестве всего проведенного исследования.

Указанные принципы означают прежде всего научную обоснованность, методологическую адекватность и логическую непротиворечивость теоретических положений, анализа фактических данных и выводов, что «предполагает научную, логическую и методическую грамотность проведенного исследования и изложения его результатов» (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ: Издание Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам, по заказу Роскомнадзора. М.: ИПК Информкнига, 2010).

В рамках указанных видов СЛЭ сложились и продолжают совершенствоваться стандарты производства экспертиз и написания жанра экспертных заключений в его жанровых разновидностях. По вышеупомянутым речевым деликтам разработаны и дорабатываются стандартные вопросники, содержательные и композиционные каноны текстов.

Законодательное оформление всё новых речевых правонарушений и преступлений требует создания новых типовых экспертиз. Так, формируется база для производства лингвистических экспертиз по ст. 205.2 УК РФ – оправдание терроризма (см. в списке литературы статьи О.В. Бабич, Л.М. Голикова, Е. Довгалевой). В 2019 году на повестку дня встала разработка типовой экспертизы по такому правонарушению, как выражение неуважения к власти в неприличной форме.

Учитывая политическую нагруженность многих речевых преступлений и правонарушений (от распространения порочащих сведений и оскорблений до призывов к экстремизму и оправданий терроризма), сегодня к этому роду судебных экспертиз предъявляются повышенные требования в плане научности, методологической адекватности и логической непротиворечивости (см. в списке литературы раздел проф. Е. И. Галяшиной об ошибках при производстве лингвистических экспертиз в коллективной монографии под ред. проф. Е. Р. Россинской). При наличии экспертных ошибок, при подозрении на них применяется профессиональная критика в вышеупомянутом жанре научно-методической рецензии.

Б. Рецензирование заключения экспертов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко.

I. Анализ представленного для исследования «Заключения судебно-лингвистической экспертизы» проводился исключительно в пределах компетенции специалиста-лингвиста.
Рецензирование проводилось с указанием требований к производству и оформлению отдельных этапов экспертного исследования, после чего осуществлялось сопоставление фрагментов заключения, формулировался общий вывод.

1. «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н. Белоусова и А.К. Руденко, произведенное по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, представляет собой комиссионную лингвистическую экспертизу, в которой должны быть реализованы лингвистические специальные познания экспертов.

2. В целом рецензируемое экспертное заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко выполнено с учетом требований Федерального закона от 31.05.2001 №73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности». В композицию заключения входят многие из необходимых компонентов: дана подписка экспертов, предоставлены сведения об экспертах, место и время производства экспертизы.

Однако, по неизвестным причинам, отсутствуют данные о специальности экспертов. Как не раз отмечалось специалистами, филологическое образование имеет две специализации – литературоведческую и лингвистическую. О явлениях такого рода совершенно ясно говорится в работе Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» – М.: ФБУ РФЦСЭ при Министерстве юстиции РФ, 2011: «… нужно учитывать, что в филологии существует четкое разделение на лингвистов и литературоведов. Исходя из методов, применяемых в…исследованиях, эксперт филолог должен быть специалистом в области лингвистики, так как в «паспорт специальности» литературоведа не входит в качестве обязательного владение методами семантического описания значений языковых единиц и приемами экспликации имплицитно выраженных значений» (с.23). Таким образом, указание на лингвистическую специальность является крайне важным.

3. Как отмечалось выше, в экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К Руденко указано время и место производства экспертизы, однако отсутствуют сведения о том, где хранились материалы административного дела в период, когда эксперты не работали над спорными текстами.

Не охарактеризованы обстоятельства дела и материал для исследования. В частности, описание публикации журналистки С. Прокопьевой в Псковской ленте новостей ограничивается формулировкой «печатный текст под заголовком “Репрессии для государства”». Полное отсутствие типологической характеристики спорного текста С. Прокопьевой в разделе «Основания проведения исследования» соответствует полному отсутствию его дискурсивной характеристики в исследовательской части, что негативно отразилось на качестве анализа этого текста.

4. Крайне скудно в данном экспертном заключении представлен раздел библиографии: из семи наименований два представляют собой нормативные документы (законы РФ), одно наименование – словарь русского языка. В списке отсутствуют основополагающие работы лингвоэкспертологии – такие, как: а) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», изданная Минюстом РФ в 2011году, б) Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014; в) Экспертные исследования по делам о признании информационных материалов экстремистскими: теоретические основания и методическое руководство / Кузнецов С.А., Оленников С.М. – М., 2014, и др. Полностью отсутствует литература по экспертизе такого речевого преступления как оправдание терроризма. Полностью отсутствуют публикации авторов по данной конкретной лингвоэкспертной проблеме и вообще по лингвоэкспертной проблематике. Это заставляет сомневаться в компетентности соавторов рецензируемого заключения.

Между тем, надёжность полученных экспертных результатов во многом базируется на использовании научных трудов отечественных и зарубежных ученых, справочных данных, инструктивных и нормативных документов. Отсутствие в заключении лингвистической экспертизы вышеперечисленных библиографических источников позволяет оценить его как необоснованное (см. Бюллетень Верховного суда СССР,1982, №6, с.25, 26).

5. В лингвистической экспертизе важнейшее значение имеет методология и методика. Они определяют как характер исследования, так и полученные выводы. Без знания методологических основ невозможно верно интерпретировать материал, извлекаемый из спорного текста, и делать доказательные выводы.
В этой связи в методической литературе для судей, следователей и экспертов отмечается: «Заключение эксперта должно быть обоснованным и допустимым. Заключение ….оценивается как научно обоснованное, если оно в должном объеме содержит полное описание всех методов анализа текста и их обоснованности, полученные количественные и качественные результаты, пояснения умозаключений, суждений и логических выводов, которые были сделаныДопустимость …состоит также в том, что методы и средства, используемые экспертом, должны быть надлежаще апробированы, а научные данные, положенные в основу его выводов, должны быть достоверно установлены…» (см. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам. – М., 2006,с.72).

В Методических пособиях Министерства юстиции РФ указано, что лингвистическая экспертиза «относится к семантическим исследованиям»; «лингвистический анализ этих средств позволяет установить, что именно сказано в тексте (о предмете речи, об отношении к нему, о целях сообщения адресату информации). По объекту и по цели этот анализ является семантическим. Лингвистический семантический анализ опирается прежде всего на знания о значениях языковых единиц и о способах их использования, в той или иной мере отражаемые в словарях и лингвистических описаниях (прежде всего в грамматиках)» (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, с.21, с.33 и др.; Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Методика проведения судебной психолого-лингвистической экспертизы материалов по делам, связанным с противодействием экстремизму и терроризму – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте РФ, 2014, с.15) [выделено нами – М.Г., Е.К-М.].

В рецензируемом экспертном заключении В.Н. Белоусова и А.К. Руденко обращает на себя внимание неточное и неполное обозначение «методов исследования», являющихся важнейшим аргументационным фактором судебного заключения (см. Бельчиков Ю.А, Горбаневский М.В., Жарков И.В. Методические материалы по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ – М., 2010, с.34). В нем перечислено большое количество методов, которые вообще не имеют отношения к анализу спорного текста в определенном судом аспекте. Экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко заявлены следующие методы: 1. Коммуникативно-смысловой – для анализа функциональной направленности текста, 2. Структурный, с помощью которого выделяются структурные части текста и их логические связи. 3. Нормативно-стилистический – анализ текста в целом и его отдельных компонентов, 4.Функционально-прагматический – определяющий способность воздействовать на языковой сознание аудитории (см.с.2-3). Следует иметь в виду, что часть заявленных методов в языкознании просто не существует. Так, в лингвистике отсутствует коммуникативно-смысловой метод. Для анализа коммуникативной направленности текста используется либо функционально-стилистический метод, если речь идет о стилевой принадлежности и / или функциональном типе речи (описание, повествование, рассуждение), либо просто комплексный лингвистический анализ текста, одним из аспектов которого является выявление функций. Если же речь идет о текстовой функции какого-то средства в тексте, то используется филологический («герменевтический») анализ текста. Отсутствует в лингвистике и нормативно-стилистический анализ текста в целом. И наоборот, важным в работах такого рода является семантико-стилистический метод –– метод выявления так называемой стилистической маркированности слов и выражений, т.е. наличия оценочности, экспрессивных компонентов значения, которые непосредственно присутствуют в системно-языковой семантике слова и отражаются в словарях русского языка с помощью разнообразных стилистических помет. Если же анализируются указанные компоненты, возникающие в контексте употребления слова или выражения, но не отраженные при этом в словарях, тогда лучше говорить о функционально-стилистическом методе. Однако этот метод экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко даже не упоминается.

Выявление соответствия / несоответствия разных речевых элементов текста некоей норме не поможет выявить речевой акт «оправдание». Вместе с тем известно, что при выявлении коммуникативной направленности, коммуникативного намерения высказывания в лингвистической экспертологии широко используется концептуальный аппарат теории речевых актов, однако об этой теории в рецензируемом заключении по неизвестным причинам не сказано ни слова. Функционально-прагматический анализ речи, позволяет выявить иллокутивную функцию высказывания, то есть «коммуникативную направленность», намерение, и определить тип речевого акта. И, наконец, «способность воздействовать на языковое сознание аудитории» не выявляет ни один лингвистический метод, более того, любое рассуждение на эту тему – всегда выход за пределы компетенции лингвиста-эксперта в область психологической экспертизы.

В заключении экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует осознание того, что в настоящее время производство лингвистических экспертиз обеспечено, с одной стороны, целостной лингвоэкспертной методологией, а с другой – методиками, специфическими для разных видов речевых преступлений. Этот факт также позволяет усомниться в лингвоэкспертной квалификации соавторов.

Экспертное исследование, проведённое В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко, нельзя признать методологически научно-обоснованным и допустимым.

Таким образом, следует сделать вывод о том,  заключение экспертов  В.Н. Белоусова и А.К.Руденко выполнено с нарушением требований закона, в частности Федерального закона №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности.

II. В рецензируемом экспертном заключении В.Н.Белоусова и А.К.Руденко выявлены ошибки и недочеты, позволяющие поставить под сомнение его научную обоснованность, а также опыт экспертной работы авторов:

1. В тексте рецензируемого экспертного исследования отсутствует раздел «Определение основных понятий», который должен содержать дефиниции важнейших терминов, используемых экспертом.

Одна из обязанностей эксперта/ экспертов состоит в том, чтобы обеспечивать профессиональные интересы тех лиц, которым предстоит использовать заключение в качестве средства доказывания, а для этого «излагать ход и результаты исследования доступным литературным языком, указывая на выявленные в ходе исследования свойства и признаки объекта (факта, явления), мотивированно объясняя их…, и подробно объясняя специальные методические положения, новые малоизвестные методы и средства исследования со ссылкой на литературные источники» (см. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс общей теории М.: Юридическое издательство Норма, 2009, с 470). Очевидно, что соавторы-лингвисты В.Н.Белоусов и А.К.Руденко не стараются быть понятными юристам – адресатам своего текста: федеральному судье Э.В.Кузнецовой и другим работникам Псковского городского суда Псковской области.

В рецензируемой работе судом на разрешение экспертов поставлены вопросы, требующие определения следующих понятий: коммуникативное намерение (вопрос 1), а также определение речевых актов оправдания (вопрос 2), однако лингвистические (в том числе экспертные) дефиниции, стоящие за этими важнейшими терминами, в заключении экспертов не сформулированы. Отсюда – значительное количество общих положений, таких, как на с.4 «…коммуникативный эмоционально–оценочный замысел прослеживается уже в заглавии представленных на экспертизу материалов», не расшифровывая содержательный компонент «замысла». Далее в исследовании указывается, что автор спорных материалов «напоминает» о взрыве в Архангельске, «оценивает» взрыв, «высказывает свое мнение» – заглавная коммуникативная установка – о причинах взрыва, «акцентирует внимание» на отсутствии в России условий для политического активизма, «объясняет» причины проведенной акции и др. (см.с.5), а затем следует абсолютно бессодержательный вывод о том, что «Такая [какая же именно?] коммуникативная установка влечет за собой формирование сложного коммуникативно-прагматического целого [интересно, что же под этим целым имеется в виду?], в котором журналист С. Прокопьева наделяет государство негативными инвективными коннотациями…негативно характеризует работу силовых ведомств …» (см.с.5-6).

В разделе ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СТАТЬИ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко отсутствует анализ этого текста в целом, как публикации определенного жанра, созданного для определенной передачи в рамках авторской программы и перепечатанного в типологически определенном медиаресурсе. Однако без такого анализа нельзя сделать правильные выводы о содержании текста, в частности о его коммуникативном предназначении (это – в компетенции лингвистов-экспертов).

Симптоматично, что и в формулировке первого вопроса, и в ВЫВОДАХ экспертного заключения В.Н. Белоусова и А.К. Руденко публикация С. Прокопьевой как материал для анализа описывается так: «Аудиозапись программы «Минутка просветления» на тему «Светлана Прокопьева в эфире «Эха Москвы» прольет свет на то, что осталось в тени, но заслуживает внимания». Слово ТЕМА употреблено совершенно неадекватно – для обозначения такого структурного элемента композитного медиатекста в рамках программы как анонс. Это означает, что у соавторов В.Н.Белоусова и А.К.Руденко отсутствуют достаточные знания о структуре медиатекста. Следовательно, их экспертные выводы не являются адекватными.

В заключении этого сверхкраткого лингвистического  лингвистического «исследования» (менее трёх страниц собственно анализа!), представляющего собой вырванные из текста цитаты, делается странный вывод, далёкий от вопросов, поставленных судом перед экспертами: «Языковое выражение эмоций через функции оценочности и и обобщения являются в представленных материалах осмысленными, по основному языковому каркасу кодифицированными, то есть поднятыми до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые до понятийного уровня сознания, а следовательно, языковые (лингвистические) средства используются автором преднамеренно в соответствии с коммуникативным замыслом» (с.7).
Напомним, что перед В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко не ставился вопрос ни о вопрос ни о «преднамеренном» использовании речевых средств, ни о использовании речевых средств, ни о «коммуникативном замысле». Перед экспертами были поставлены четко сформулированные вопросы о «коммуникативном намерении оправдания терроризма» и о «лингвистических признаках оправдания терроризма» (см.с.2). Однако В.Н. Белоусов и А.К. Руденко «подменили» конкретный анализ общими рассуждениями.

2. В разделе «Результаты проведенного исследования» без предварительного описания сразу делается вывод о том, что в спорных текстах С. Прокопьевой «…содержатся высказывания, которым присуще коммуникативное намерение оправдания терроризма…» (см.с.8) и лишь после этого вводятся понятия «терроризм» и «оправдание». Причем для понятия «терроризм» эксперты используют правовое определение, данное в ФЗ «О противодействии терроризму» и в части 1 ст.205 УК РФ. Между тем существует и лингвистическое определение данного понятия, которое вполне коррелирует с правовым. Лексема терроризм в современном русском языке имеет следующее значение: «Политика устрашения и ликвидации политических противников с помощью террора, то есть диверсий, убийств, похищений и т.п.; тактика их осуществления» (см. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика. / Под ред. Г.Н.Скляревской. – М., 2007, с.982). Следует отметить, что в ст. 3 закона «О противодействии терроризму» (6 марта 2006 года № 35-ФЗ) дано следующее определение терроризма: «терроризм — идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами  противоправных насильственных действий».

Таким образом, эксперты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко должны были бы выявить лексику с семантикой «насилия» и «устрашения», провести её анализ в контексте, а затем выявить средства положительной оценки со стороны автора спорных материалов.Однако лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко избрали иной путь – сразу сделать правовой вывод об «оправдании терроризма»,  забывая, что в экспертной методической литературе прямо говорится о том, что «… эксперт не может и не должен решать вопрос о том, какие конкретные деяния попадают под юридическую квалификацию «терроризм», «экстремизм», «воспрепятствование законной деятельности», «нарушение тайны голосования», «нарушение целостности» и т.п. (см. Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с.40). Таким образом, в данной части заключения экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко наблюдается выход экспертов за пределы профессиональной компетенции.

То же следует сказать и о характеристике ими молодого архангельского «взрывника» как «террориста» (см. с.6, 7), Причем лингвисты В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, нарушая пределы своей профессиональной компетенции, рассуждают «о степени виновности и степени ответственности террориста», а также квалифицируют действия молодого человека как «террористические», «террористический акт», «преступление» (с.6, 8). Следует заметить, что подобная квалификация – прерогатива следствия и суда, юристов, а не лингвистов. Специалистами в области экспертологии не раз отмечалось, что «…эксперты стали интерпретировать языковые факты на основе правовых понятий… [выделено нами – М.Г., Е.К-М] …заключение эксперта может быть признано недопустимым доказательством, поскольку эксперт, отвечающий на правовые вопросы, выходит за пределы своей компетенции». (см. Галяшина Е.И. Судебная экспертиза вербальных проявлений экстремизма: правовые и методические проблемы /»Эксперт-криминалист», 2009, № 2; Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Именно этот недостаток присущ и рецензируемому заключению В.Н. Белоусова и А.К. Руденко.

3. Удивляет непрофессиональное толкование экспертами понятия «оправдание». Лингвисты используют слово «оправдание» в общеязыковом значении, не затруднив себя даже выделением контекстной семантики, а переписав четыре значения из словаря русского языка под ред.. С.А. Кузнецова (с.7). В.Н. Белоусов и А.К. Руденко, к сожалению, не воспользовались ни научным лингвистическим подходом к речевому акту «оправдание», ни квалификацией «оправдания» в рамках ст. 205.2 УК РФ, в которой оправдание дефинируется как «публичное заявление о признании идеологии и практики терроризма правильными, нуждающимися в поддержке и подражании».

Согласно теории речевых актов (см. Дж. Остин и Дж.Р. Серль: Новое в зарубежной лингвистике. Вып.17. Теория речевых актов: Пер. с англ. – М., 1986), высказывания, содержащие оправдание необходимости осуществления преступлений (геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий, в том числе применения нелегитимного насилия) в отношении групп лиц, выделяемых по признаку национальной, религиозной или иной принадлежности, в своем содержании должны иметь следующие признаки:

1. По своей коммуникативной направленности таковые высказывания должны содержать либо призывы к враждебной или противоправной деятельности по отношению к поименованным объектам, либо суждения, оправдывающие чьи-то враждебные или противоправные действия (или хотя бы их необходимость) по отношению к поименованным объектам.

2. В качестве объектов содержания таких высказываний должны выступать отдельные личности или социальные группы людей, объединенных по какому-либо значимому признаку (раса, национальность, идеология, религия и пр.)

Оправдание решает задачу изменения существующей оценки объекта речи в сторону её улучшения. Оправдание реализуется в виде: А) утверждения о правильности (справедливости, необходимости, возможности или желательности) каких-либо действий и взглядов, признаваемых другими (в данном случае законом) недопустимыми. Ср. Гитлер был прав; Он был вынужден это сделать. Б) положительной оценки лица, оцениваемого остальными негативно (ср.: Гитлер – молодец!).

И утверждение, и оценка могут быть подкреплены доводами. В качестве главного довода обычно используются ссылки: (1) на справедливость цели: (Мы/они сделали это, потому что хотели, чтоб всем было лучше); (2) на негативные внешние обстоятельства, которые послужили причиной нарушающих нормы действий (Мы/они вынуждены сделать это, потому что имело место следующее негативное положение дел…). Негативно воспринимаемые остальными действия оправдываемого лица при этом часто не описываются и остаются в тени (в отличие от обвинения).

При анализе речевого акта оправдание важно обратить внимание на позицию автора:

(1) он может частично признавать негативную сторону оправдываемого объекта речи (Да, он виноват, но…). (2) он может утверждать, что негативная общественная оценка предмета речи неправильна, и пытаться доказать это (Я/он молодец, прав, а вы/они не правы). В первом случае можно говорить о частичном оправдании кого/чего-либо; во втором – о полном оправдании, а при наличии героизации – о полном оправдании путем восхваления (см.: Кукушкина О.В. Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. – М.: ФБУ РФЦСЭ при Минюсте России, 2011, с. 106-107).

С учетом изложенного, в качестве специальных лингвистических признаков оправдания терроризма подлежат рассмотрению а) суждения, выражающие оценку идеологии и (или) практики терроризма как правильных, справедливых, разумных, практически полезных; б) суждения, согласно которым идеология и (или) практика терроризма как возможная в будущем деятельность адресата текста являются целесообразными для адресата текста.

Важно отметить и следующее положение: «семантическим признаком оправдания является положительная оценка уже совершенных действий, признание их правильными через указание на наличие существенных причин (оснований) для их совершения и правильность избранного действия и, таким образом, не напрямую, а лишь косвенно может побуждать к аналогичным действиям в будущем. (см. Бабич О. В., Меликян В. Ю. Диагностика речевых действий по оправданию терроризма или идеологии экстремизма //Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия. – 2015, с. 331-338).

Не владея методикой экспертного анализа, В.Н. Белоусов и А.К. Руденко в качестве средств «оправдания» манифестируют: а) негативную характеристику государства (безжалостное, репрессивное), б) стилистическую маркированность (ответочка, затащили, силком затащили), в) словообразовательные средства (путинская, силовик), клише-ярлык (проштампует решение), просторечные образования (гибэдэшники), грамматическую оформленность: наречно-предикатные и усилительно-выделительные слова (не мог, нет, буквально, вполне), вводные слова (на мой взгляд, главное), оценочные конструкции (думаю, что, посмотрим, что, надеюсь, что), смысловые повторы (жестокость порождает жестокость), которые к речевому акту «оправдание» в диспозиции статьи 205.2 УК РФ не имеют абсолютно никакого отношения.

4. Выявленные в рецензируемом экспертном заключении просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко к недоказанным выводам о том, что в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму (так!), то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации…». Однако, во-первых, имплицитное (то есть скрытое, неявное) содержание высказываний экспертами не исследовалось, так же как не исследовались и средства, выражающие подтекстовую информацию (тропы, нарушение стандартного функционирования языковых средств и др.). Во-вторых, любой вывод эксперта нуждается в лингвистической доказательной базе, которая отсутствует в рецензируемом экспертном заключении.

Об ошибках такого рода в судебных экспертизах писала профессор Е.И. Галяшина, зам. заведующего кафедрой судебных экспертиз МГЮА им. О.Е. Кутафина: «…эксперты стали интерпретировать языковые факты …, анализировать «мысли автора текста», «вычитывать» из произнесённых слов коммуникантов скрытые или неявные смыслы, додумывать и домысливать за говорящими то, что не было сказано, но «имелось ввиду» (см. Галяшина Е.И. Ошибки судебной лингвистической экспертизы / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников» – М., 2013, с. 33). Аналогичное мнение находим на с. 21 пособия Кукушкиной О.В. Сафоновой Ю.А., Секераж Т.Н. «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» Министерства юстиции РФ: «Недопустимо приписывать автору то или иное значение, если не найдены средства его выражения» [выделено нами – М.Г, Е.КМ.].

5. Самое существенное замечание к данному экспертному заключению состоит в том, что вопросы, поставленные на разрешение экспертов, вовсе не целиком и полностью входят в «компетенцию лингвистики». В теории и практике судебно-экспертной деятельности исследования подобного рода принято осуществлять в рамках комплексной экспертизы, с обязательным привлечением специалиста-психолога, так как ответ на поставленные вопросы неизбежно выходит за рамки компетенции исключительно лингвиста в силу самой объективной сущности.  «Текст есть продукт психической деятельности… Поэтому наиболее целесообразным является назначение по рассматриваемой категории дел психолого-лингвистической экспертизы <…> Основная задача экспертизы данного вида заключается в установлении на основе применения специальных знаний в области лингвистики и психологии наличия/отсутствия в тексте лингвистических и психологических признаков выражения определенного типа значения <…> Тип конфликта…, позиция автора… – все эти составляющие смысла текста требуют применения знаний в области социальной психологии… «То, что именно сказано, исследуется исследуется филологами. <…> Направленность сказанного исследуется психологами» (см. Кукушкина О.В., Сафонова Ю.А., Секераж Т.Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму. 2011, с. 18, с. 22-24).

В психологии «коммуникативное намерение» понимается как цель, ради которой производится речевое высказывание. Если следовать классификации высказываний по их общей цели, каждую из таких целей можно соотнести с обобщенной интенцией: сообщить, осведомиться о чем-либо или побудить к чему-либо. В любом коммуникативном акте можно выделить комплекс «породивших» его мотивационно-целевых первопричин. При этом, как правило, можно выделить уровень осознаваемых как коммуникатором, так и коммуникантом, целей, которые практически несложно сформулировать, и уровень далеко не всегда осознаваемых и потому крайне сложно формулируемых как коммуникантом, так и самим коммуникатором мотивов, связанных с его эмоциями, ассоциациями. Влияние сложного комплекса мотивов и целей на деятельность, общение и особенности взаимодействия людей неоднократно отмечалось самыми разными исследователями.

Как указывал А.А. Ухтомский, действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку… При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слов, но не мысли собеседника. Но и понимание мысли собеседника без понимания ее мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. В силу вышесказанного, для выявления осознаваемого коммуникативного намерения автора необходимо учитывать весь контекст порождения текста, необходимо выявить мотивы автора, соотнести их с содержанием высказывания и по возможности отсечь лишнюю, факультативную информацию.

По мнению А.Н. Баранова, «факультативные следствия, в которых представлена факультативная, но вербализуемая информация, близки по своим свойствам предположениям…. Именно в этом смысле факультативные следствия следует рассматривать как аналоги выражения предположения, но не утверждения. Таким образом, анализируемые в экспертизе текста «скрытые, или имплицитные, утверждения должны быть обязательной и вербализуемой частью имплицитной части плана содержания языкового выражения» (Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М., 2007, с. 46-47), остальные виды имплицитной информации не могут быть основанием для выводов эксперта.

6. Нельзя также не заметить грамматические и стилистические ошибки, допущенные соавторами заключения В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко одновременно с ошибками теоретического характера.

Достаточно привести в качестве примера формулировку: в представленном материале «содержатся высказывания, которым имплицитно присуще преднамеренное коммуникативное намерение оправдания терроризму, то есть подтекстовая информация, извлекаемая из содержательно-фактуальной информации благодаря способности языковых единиц порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также ввиду способности этих единиц приращивать смыслы…» Здесь обнаруживается и тавтология, и неправильное управление; кроме того, в описании коммуникативных процессов авторы подменяют субъект коммуникации (коммуникантов) его объектом (языковыми единицами).

ВЫВОДЫ:

Таким образом, «Заключение судебно-лингвистической экспертизы» В.Н.Белоусова и А.К.Руденко, произведенной по материалам административного дела № 2а-1270/2019 на основании определения Псковского городского суда Псковской области от 26 апреля 2019 года, копия которого представлена на рецензию, с лингвистической точки зрения, не является достаточно обоснованным, страдает неполнотой и поверхностным анализом спорных текстовых материалов.

Выявленные методические и исследовательские просчеты приводят экспертов В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не только к значительному количеству недоказанных экспертных позиций, но и к недоказанным общим выводам по вопросам, поставленным  судом.

В ходе проведения исследования экспертами В.Н. Белоусовым и А.К. Руденко допущено нарушение ряда положений ФЗ №73 «О государственной судебно-экспертной деятельности».

Выявлен выход экспертами за пределы компетенции  лингвиста.

С лингвистической точки зрения, заключение В.Н. Белоусова и А.К. Руденко не может быть признано допустимым доказательством.

О необходимости выведения экспертов из подчинения МВД и Следкома

Государственные эксперты должны быть выведены из подчинения Следственного комитета и МВД – такого мнения придерживается Николай Герасимов, адвокат адвокатской палаты Республики Башкортостан.

Письменное заключение, составленное лицом, обладающим специальными познаниями, надлежащим образом предупреждённым об уголовной ответственности за заведомо ложное заключение, а также ознакомленным с экспертными правами и обязанностями, безусловно влияет на внутреннее убеждение судьи и склоняет его в пользу той стороны, которая его предоставила.

В современном российском уголовном судопроизводстве сложилась ситуация, при которой экспертиза чаще всего назначается и производится органами предварительного расследования, т.е. стороной обвинения.

Сторона защиты процессуально лишь вправе приобщить к материалам дела заключение специалиста по тому же вопросу. Разница между двумя заключениями состоит в том, что при назначении стороной защиты компетентное лиц не предупреждается об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Если же сторона защиты ходатайствует о проведении повторной или дополнительной экспертизы, то чаще всего такие заявления остаются без удовлетворения.

Таким образом, считает Николай Герасимов, в материалы уголовного дела приобщается заключение эксперта, свидетельствующее в пользу стороны обвинения, опровергнуть которое стороне защите бывает весьма непросто, если только оно не составлено и не получено с существенным нарушением закона.

Нередко такие экспертизы проводятся сотрудниками экспертных подразделений органов, проводящих предварительное расследование, например экспертно-криминалистических центров при МВД субъектов РФ, отделов криминалистики Следственных управлений Следственного комитета и т.д.

«То есть следователь, осуществляющий предварительное расследование, и эксперт, проводящий экспертизу, являются сотрудниками одного и того же государственного органа и находятся в служебном подчинении одного и того же должностного лица. Указанное положение представляется явно не соответствующим принципам независимости, беспристрастности и справедливости судебного разбирательства», – говорит адвокат на страницах «Адвокатской газеты».

Частью 1 ст. 46 Конституции РФ каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод. Согласно ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.

Как следует из ч. 2 ст. 49 Конституции РФ, обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. В соответствии с ч. 3 ст. 123 Конституции РФ судопроизводство в Российской Федерации осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон.

Статья 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод также закрепляет право каждого на справедливое судебное разбирательство, указывая в п. 1, что «каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона <…>, а также на обеспечение справедливого баланса прав сторон».

Кроме того, практикой Европейского Суда по правам человека в качестве основополагающих и неотъемлемых принципов отправления правосудия были выработаны принцип равных возможностей сторон и принцип состязательности, суть которых в трактовке ЕСПЧ, состоит в том, что при разбирательстве уголовного дела и обвинение, и защита должны обладать возможностью знать, исследовать, комментировать и проверять доводы и доказательства, представленные противоположной стороной.

Более того, ЕСПЧ отмечает, что одним из безусловных аспектов принципа состязательности сторон является возможность каждой стороны представить своё дело на условиях, которые не ставят другую сторону в существенно более невыгодное положение.

Вместе с тем указанные нормы Конституции РФ, Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также практика ЕСПЧ, по убеждению адвоката, очевидным образом не исполняются, так как заключение эксперта по уголовному делу, на котором зачастую основано предъявленное обвинение, фактически составлено представителем стороны обвинения, а именно экспертом – сотрудником государственного органа, осуществляющим уголовное преследование.

При этом у стороны защиты отсутствует предусмотренная законодательством возможность самостоятельно, независимо от органов следствия и суда инициировать проведение аналогичной экспертизы в ином экспертном учреждении, что, безусловно, ставит её в существенно более невыгодное по сравнению с процессуальным оппонентом положение.

Николай Герасимов приходит к выводу, что «возможность стороны обвинения поручать проведение экспертизы по находящемуся в её производстве уголовному делу фактически своему сотруднику, не запрещенная ст. 70, 80, 195 УПК РФ, нарушает принцип состязательности и равноправия сторон, а также порождает сомнения в объективности и беспристрастности эксперта, что напрямую противоречит принципам гарантированности судебной защиты прав граждан (ст. 46 Конституции РФ), презумпции невиновности (ст. 49 Конституции РФ), а также состязательности и равноправия сторон (ст. 123 Конституции РФ)».

Основная и единственная задача экспертных подразделений и экспертов-криминалистов в правоохранительных органах должна состоять в обнаружении, фиксации и изъятии следов преступления для их дальнейшего исследования и анализа; проведением же экспертиз по уголовным делам должны заниматься сотрудники независимых некоммерческих экспертных учреждений или отдельного государственного органа, в структуру которого входили бы эксперты всех специальностей либо структурного подразделения государственного органа, не связанного напрямую с правоохранительными органами, например, Министерства юстиции России, уверен адвокат.

Такой подход позволил бы создать систему значительно более независимых экспертов, в беспристрастности и компетентности которых сомнения возникать не будут.

Учёный о чёрном списке российских экспертов

о фейках, словесная эквилибристика, быдло, обзор экспертиз, фоноскопических экспертиз, распознавать, патентных троллей, учёный, экстремизм,

На заседании Комиссии по противодействию фальсификации научных исследований при Российской академии наук в мае 2019 года выступил кандидат исторических наук, доцент Высшей школы экономики, научный сотрудник Центра независимых социологических исследований (организация признана иностранным агентом) Дмитрий Дубровский. Лента.ру опубликовала его доклад. В нём учёный затронул тему недобросовестности независимых экспертных организаций и отдельных экспертов, которые выполняют исследования в интересах стороны обвинения. Приводим текст его доклада.

Сегодня гуманитарные знания в судах используются чрезвычайно широко. Каковы задачи эксперта? Их привлекают по делам, связанным с защитой чести и достоинства, деловой репутации. Лингвистов, например, просят дать заключение, есть ли в тексте признаки клеветы, оскорбления. В Уголовном кодексе большое разнообразие статей, по которым можно привлечь за экстремизм. Соответственно, роль экспертов – оценить текст на наличие экстремистских высказываний. Новинки последних лет – это ответственность за призывы к сепаратизму, оскорбление чувств верующих, реабилитация нацизма. Ну и вишенка на этом торте – ответственность за пропаганду нетрадиционной сексуальной ориентации среди несовершеннолетних. Кроме филологов, в роли экспертов выступают социологи, политологи, историки, психологи. Причём среди психологов спросом пользуются те, кто специализируется на гендерных вопросах.

Благо, что в Уголовном кодексе сегодня целый пул статей, где может быть использована гуманитарная экспертиза:

– статья 152 ГК РФ о защите чести, достоинства и деловой репутации;
– статья 128.1 УК РФ связана с клеветой, а 298.1 – с клеветой в отношении судей, присяжных, следователя и прокурора;
– статья 282 УК РФ – язык вражды; теперь – КоАП 20.3.1;
– статья 205.2 УК РФ – «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности»;
– статья 280 УК РФ – «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»;
– определение признаков пропаганды: по статье 6.13 КоАП РФ 6.13 и 6.21 – «Пропаганда наркотических средств» и «Пропаганда нетрадиционных [сексуальных] отношений среди несовершеннолетних»;
– новые статьи УК – 148 «Оскорбление чувств верующих», 354.1 «Реабилитация нацизма», и 280.1 («Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации»).

Во всём мире считается, что актуальные знания должны существовать вне пределов суда. То есть в судах в роли экспертов обычно выступают специалисты, учёные, которые изучают эту тему в обычной своей практике, а не начали этим заниматься по просьбе суда. К сожалению, в России немного другая ситуация. У нас много экспертов, которые работают исключительно для правоохранительных органов. Они не производят исследований, которые могли бы быть интересны широкой общественности. То есть не связанные непосредственно с задачами конкретного судебного заседания.

Что должна представлять собой гуманитарная экспертиза – до сих пор многим неясно. Понятие «единая методика» обсуждается, но её до сих пор нет. Внутри экспертных профессиональных сообществ, аффилированных с разными ведомствами, сейчас происходит некая битва методик. Есть методика МВД, есть методика ФСБ, Минюста. Ну и сейчас, как я понимаю, будет методика Следственного комитета.

Сами эксперты, востребованные в судах, представляют очень разный спектр институций. В отличие от традиционной экспертизы (почерковедческая, фототехническая, огнестрельного оружия, медицинская и так далее), у гуманитарных экспертов нет сертификатов. То есть в роли эксперта по большому счёту может привлекаться любой научный сотрудник. Часто это сотрудники правоохранительных органов (МВД, ФСБ, Следственного комитета). Это также могут быть преподаватели академических научных институтов и вузов.

И ещё одна проблема гуманитарных экспертиз – практически полная нетранспарентность проводимых исследований. То есть специалист чего-то там написал, отдал следствию, это прозвучало в суде. А дальше это кладется в архив и широкой общественности не доступно. Результаты исследований не обсуждаются, не становятся предметом профессионального сообщества. Очень часто люди не знают, что их коллега выступал в суде и доносил там собственное мнение. При этом, естественно, указывая в качестве места работы конкретный вуз.

Возникает вопрос: а что же, собственно, производит эксперт? Является ли тот текст, который он выдаёт, научным исследованием? Формально гуманитарные экспертизы позиционируются как правовые. Но по сути в этих текстах речь идёт о конкретном научном мнении. К специальной судебной экспертизе есть ряд требований. В частности, она не должна выходить за пределы компетенций эксперта. Но кто должен определять компетенции? В современном мире мы имеем дело с разной системой оценок, которые существуют внутри научного сообщества. Я специально в качестве иллюстраций собрал цитаты из экспертных исследований. Их авторы – доктора наук и профессора. Суд, опираясь на их высокие звания, считает, что все они высокопрофессиональные специалисты.

Очень много тут казусов. Например, у специалиста – научная степень по филологии. Но потом он много лет занимался историей и исследовал исторические вопросы филологическими методами, написал много научных работ по этим темам. Этот человек придёт в суд в качестве эксперта по историческим текстам, но суд усомнится в его компетентности, потому что у него образование лингвиста. То есть для суда ни научные публикации, ни многолетний опыт работы не являются основанием компетентности, а только формальные корочки. В то же время другой реальный пример. В 1977 году человек защитил кандидатскую по научному коммунизму. Сейчас успешно функционирует в качестве эксперта-социолога.

Судебная экспертиза не должна определять истинность и ложность суждений в тексте. Однако на это требование, что касается «гуманитарных» вопросов, суд закрывает глаза. Очень часто эксперт заменяет собой суд. В 2017 году ЕСПЧ, рассматривая дело нижегородского правозащитника Станислава Дмитриевского, обратил на это внимание. Речь идёт о том, что на суде часто сам «обвиняемый» текст не рассматривается, а идёт концентрация исключительно на экспертизе обвинения. Заключение эксперта слово в слово с той же орфографией, знаками препинания кочует в обвинительное заключение и дальше – в приговор суда.

В судебной экспертизе запрещено использовать неопубликованные и неверифицируемые методики. То есть предполагается, что научное исследование должно иметь хоть какую-то методику, хоть что-то приводить в качестве обоснования своих выводов. Что в итоге мы видим во многих работах? Например, коктейль из методик, которые по определению не могут применяться вместе. В качестве ассоциации представьте, что у вас в руках научная работа, а внизу написано, что её писали Бах, Бетховен и Шаинский. Вы сразу же начинаете думать, что здесь что-то не так, в этой троице кто-то лишний. То есть бывает, что эксперты утверждают, что в своих исследованиях опираются на методики, стартующие с принципиально разных базовых позиций, но эти методики просто несовместимы. Вы либо про Баха, либо про Шаинского.

Часто в судах принимаются исследования, ссылающиеся на неопубликованные методики, находящиеся под грифом «для служебного пользования». А когда методика недоступна ни другим экспертам, ни широкой общественности, то проверить как, собственно, производилась экспертиза, на основании чего эксперт пришёл к таким выводам, нельзя. Однако суды такую экспертизу считают легитимной.

Одно из правил судебной экспертизы – запрет эксперту самостоятельно отбирать материал для экспертизы, исследовать его избирательно. На деле это нарушается. Очень часто идёт подмена материалов для исследования. Происходит это по такой схеме: эксперт сначала пересказывает текст своими словами, а потом анализирует то, что сам же и пересказал. То есть исследуется не исходный текст, а то, что эксперт в него «вчитал». И выводы тоже делаются на основании «вчитанного» смысла.

Я вовсе не хочу сказать, что все экспертизы, с которыми я не согласен – неправильные или поддельные, фальсифицированные. Вовсе нет. Было бы замечательно, если бы в суде дискутировали несколько специалистов и на научном языке обсуждали свои выводы, если они у них разные. Это нормально. К сожалению, суд часто исходит из того, что бывает мнение эксперта, которое «объективно». Как правило, это эксперт со стороны обвинения. И есть точка зрения специалиста, которого привлекла защита. Но суд ему не доверяет, потому что у суда уже есть «правильная» экспертиза со стороны обвинения.

Для меня признаками, как отличить фальсификацию от добросовестного заблуждения, служат два основных критерия. Это прежде всего полное отсутствие в экспертном тексте методики исследования. В уголовном и административном кодексах есть минимальные требования к структуре исследования. Оно должно состоять из исследовательских шагов, промежуточных результатов и финального ответа с указанием того, какая методика использовалась. При этом у нас 95 процентов экспертиз представляют собой словарные определения. Это самый массовый тип экспертиз. И второе – когда речь идёт о прямых и сознательных включениях плагиата. В одном случае авторы вставили в свою экспертизу статьи из нескольких учебников социологии. Бывает плагиат прямой, когда в своё исследование вставляют чужие статьи. А бывает, когда вставляют собственные выводы, но сделанные совершенно по другому поводу. То есть ранее написанные статьи или даже свои же тексты экспертиз по другим уголовным делам. Такого рода вещи для меня как красный флаг.

И самая большая проблема – отсутствие следствия по делу как такового. То есть часто единственным доказательством преступления в уголовном деле, по которому обвиняемому грозит тюремное заключение, становится невнятная экспертиза. И ещё момент. Ни на этапе предварительного расследования, ни на этапе сбора доказательств, ни в суде почему-то вообще не оценивается – а нужны ли вообще какие-то научные знания для адекватного понимания текста? Это просто системная беда.

Ещё давно, когда я работал в этнографическом музее, меня попросили провести экспертизу. В Сыктывкаре на здании Еврейской национально-культурной автономии кто-то написал: «Бей жидов, спасай Россию». Тут же была изображена свастика. Следователь посылает мне фотографии этого граффити и задаёт мне как специалисту 19 вопросов относительно содержания этого текста. На какую группу направлены эти слова? Являются ли они призывом к чему-то? Что такое свастика?.. Бесконечная тяга к определению очевидного приводит к тому, что эксперты вынуждены переводить с русского на русский.

Защита подсудимого, конечно, указывает суду на несоответствие экспертизы и на очевидные признаки фальсификации. Но суд не принимает возражений. Потому что, как докладывают представители прокуратуры, мы имеем дело с уважаемым и авторитетным университетом. А поскольку эксперт предупреждён об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, то у нас нет оснований ему не доверять.

Нередко в гуманитарных экспертизах можно встретить ссылку на сомнительные источники. Я сам преподаю в вузе. И если вижу в курсовой или докладе у студента в качестве научных источников ссылку на «Википедию», то выжигаю это калёным железом. Однако для многих российских экспертов оказывается вовсе не проблема сослаться на статьи из «Википедии» или на публикации непонятно с каких сайтов, привести ссылку на «мусорные» научные журналы. И очень часто в качестве доказательной базы используется далеко не новая литература. Гуманитарные научные труды, изданные 40–50 лет назад, совершенно спокойно в судах применяются в актуальных научных знаниях. Но часто список литературы включает в основном словари и статьи из энциклопедий.

За годы работы у меня сложился пул «любимых» авторов. Среди них есть люди с сомнительной научной биографией. Один из ярких персонажей – Владимир Александрович Р., который за несколько лет защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Сейчас он доктор политических наук, профессор в университете в Санкт-Петербурге. Профессор – выходец из МВД, а также «Регионального общественного фонда поддержки сотрудников и ветеранов ФСБ и военной контрразведки».
Эти цитаты я взял из стенограммы его судебного допроса, где он выступал в качестве эксперта по делу о признании центра «Мемориал» иностранным агентом.

Адвокат: «Как называется эта методика?»
Рукинов: «Обычный анализ научный, вы знаете».

«…массы ко всему прилаживаются бессознательно. Для того вообще не нужно знать ничего. Для этого нужно было прочитать Фрейда, Фромма и вообще всех остальных».

Если к вам на улице подошёл сумасшедший человек и начал в чём-то бессвязном вас убеждать, то вы можете просто отмахнуться и пойти дальше. Но этот эксперт – доктор наук, который читает студентам курсы по политологии.

Еще один эксперт – доктор философских наук Лариса Сергеевна А. Мы с ней часто сталкиваемся в судах, поскольку у неё востребованная сегодня специализация – религиовед. В своей экспертизе («дело пяти сайентологов» в Санкт-Петербурге) она подвергла сомнению, что сайентология – это религия. Причём выводы сделала на основании неких цитат. Если прочитать исследуемый текст, то там таких цитат не было. То есть это прямой подлог.

Плодотворно трудится на ниве экспертиз профессор Самарского социально-педагогического университета, доктор педагогических наук Шамиль Ахметович М. В 2002 году он был условно осуждён на семь лет за получение взятки от студентов. А затем начал писать экспертизы. Они почти все «на ура» проходят в судах. Одна из его первых экспертиз, с которой мы столкнулись, – анализ в 2009 году фильма «Россия-88» (псевдодокументальная картина Павла Бардина о скинхедах — прим. «Ленты.ру»). Он отстаивал позицию прокуратуры, усмотревшую в картине экстремизм. Проанализировав диалоги нацистов в фильме, он пришёл к выводу, что они разжигают ненависть.

Одна из последних громких экспертиз М. – дело о перепосте россиянкой статьи из Guardian про ЛГБТ. Он высказал твёрдое убеждение, что статья английского эксперта – это пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений. По этому делу самарская активистка Евдокия Романова была оштрафована на 50 тысяч рублей.

Но если явные переборы в экспертизе сразу бросаются в глаза, то есть и более серьёзные случаи, когда некоторые работы с виду кажутся вполне состоятельными. Там должны быть какие-то научные слова – они там присутствуют. Но всё целиком невозможно интерпретировать как научный труд. Часто такие экспертизы содержат самоплагиат (авторы вставляют в свежие исследования свои рассуждения из других работ).

Сильное влияние на процессы проведения гуманитарных экспертиз оказывают спецслужбы и правоохранительные органы. Я сейчас не говорю о случаях прямого давления, хотя они, к сожалению, тоже есть. Но я о том, что появились эксперты, специализирующиеся на определённых вопросах.

В Институте языкознания РАН работает профессор, доктор филологических наук Евгений Т., который прославился экспертизами по делу «украинской библиотеки» и экспертизой по делу в отношении лингвиста Алексея Касьяна, которого хотели обвинить в экстремизме из-за записей в ЖЖ.

В экспертизе по делу украинской библиотеки профессор пишет: «В исследуемом экспертом издании Советский Союз назван империей». Далее делает вывод, что в использовании существительного «империя» для обозначения СССР содержится отрицательная оценка советской власти. Поскольку эксперт – доктор наук, то суд соглашается с его выводом, что антироссийская и антисоветская – это, по сути, синонимы. То есть все плохое, что говорится о Советском Союзе, говорится о России. А значит, текст имеет антироссийскую направленность. А в конце эксперт делает вывод, что текст содержит языковые средства, выражающие вражду и ненависть.

В Российском институте культурологии сложилась боевая группа экспертов в лице доктора культурологических наук Виталия Б. и учителя математики, психолога, кандидата педагогических наук Наталии К. В общей сложности, по нашим подсчетам, более 50 их экспертиз закончились обвинительными приговорами – от штрафов до реальных тюремных сроков.

А самая известная их экспертиза – это доказательство, что фраза «Убей в себе раба!» является экстремистской. Этот лозунг «подталкивает людей к мысли о том, что у нас в России рабство», и призывает их «на борьбу с рабством – то есть с государственным строем». «Фраза “Убей в себе раба!” сама по себе бессмысленная, главное в ней выделенное слово “Убей”», – утверждала второй эксперт К. «Таким образом, вся смысловая нагрузка плаката – в призыве к насилию (убийству)», – говорится в заключении Б. и К. И делается вывод, что автор призывал к свержению конституционного строя в Российской Федерации.

В результате человек за футболку с этой надписью получил полтора года тюрьмы. Сейчас эти эксперты уже трудятся в АНО «Центр социокультурных экспертиз». Московское экспертное сообщество несколько лет пыталось доказать в прокуратуре, что этих людей нельзя привлекать в качестве экспертов. Это почти удалось в столице. Но теперь они активно пишут экспертизы в других регионах. Они эксперты широкого профиля. Проводят религиоведческие экспертизы. Основой обвинения в изготовлении детской порнографии против одного из создателей мемориального комплекса «Сандармох» в Карелии [Юрия Дмитриева] стало экспертное исследование Наталии К.

Ведущий эксперт Приволжского регионального центра судебной экспертизы министерства юстиции – Татьяна Т. (высшее юридическое и филологическое образования). В процессе по делу об экстремизме против Станислава Дмитриевского она представила экспертное заключение, где утверждала, что термин «русско-чеченская война» – это разжигание розни между русскими и чеченцами. Написание словосочетания «путинская Россия» с маленькой буквы – признак экстремизма.

К сожалению, сейчас этот эксперт продолжает работать. Хотя Европейский суд по правам человека по «делу Дмитриевского» совершенно определённо показал, что экспертиза, на основании которой осудили правозащитника, несостоятельна.

Пожалуй, в современной России [есть] едва ли не единственный случай, когда судья вынесла определение в адрес главного управления МВД по Краснодарскому краю о том, что эксперт непрофессионален, и пожелание впредь не допускать его до экспертиз. Речь о деле против директора Института региональных биологических исследований Валерия Бриниха, обвиняемого в возбуждении ненависти (часть 1 статьи 282 УК). Его статью «Молчание ягнят», посвящённую экологическим проблемам, связанным с деятельностью свинокомплекса в Адыгее, признали экстремистской. Экспертизу проводил главный эксперт ЭКЦ ГУ МВД по Краснодарскому краю, кандидат филологических наук Сергей Ф.

Профессиональная позиция специалиста заключалась в том, что слово «ягнёнок» несёт отрицательное содержание, так как наследует признаки слова «овца», которое можно применить к адыгейской женщине. Следовательно, слово «ягнята» оскорбляет всех адыгейских женщин.

Но тут даже российский суд, который обычно принимает все одиозные экспертизы, на этот раз прорвало. И что вы думаете ответило бюро судебных экспертиз на это замечание? Они написали, что Ф. – опытный специалист, написал несколько сотен экспертиз и исследований. И вы хотите всю его работу поставить под сомнение?

За этим автором я слежу давно. В начале 2000-х его привлекли к экспертизе одного выражения. И он там зацепился за фразу «козлы позорные». Это было единственное выражение, с помощью которого он доказал, что текст имеет экстремистскую направленность.

Эксперты министерства юстиции в Санкт-Петербурге Елена К. и Елена М. проводили экспертизу по делу в отношении школьника Тагира Каримова. Его избивали с криком «Бей хачей». Видимо, перед экспертами поставили задачу доказать, что в этом выражении ничего вызывающего нет. И в документе, подписанном этими дамами, так и сказано, что это выражение может быть просто шуткой и не является экстремистским лозунгом, способствующим разжиганию межнациональной розни.

Наталья Е., кандидат филологических наук, эксперт ООО «Центр экспертных исследований» в Сочи провела экспертизу лозунга «Требуем расследовать преступления против ЛГБТ в Чечне». В заключении она пишет, что в последнее время на Западе и в нашей стране рассказ о том, что такое ЛГБТ, стал «больше походить на рекламу такого образа жизни, как более правильного», что в результате приводит к «созданию культа из нетрадиционной ориентации».

Лозунг [якобы] привлекает внимание именно аббревиатурой ЛГБТ, которая может «привлечь интерес», и в случае если «интерес к аббревиатуре ЛГБТ будет подкреплён внутренними потребностями индивида, то деятельность познания в указанном аббревиатурой направлении будет продолжаться, углубляться, и в конце концов такая личность может перейти от теоретического исследования к практическому применению новых полученных сексуальных знаний».

Вывод эксперта: «Таким образом, данный лозунг не является пропагандой <…>. Но может рассматриваться как навязывание информации о нетрадиционных сексуальных отношениях, вызывающей интерес к таким отношениям».

По моим оценкам, в России где-то 15 организаций «хищного» типа, которые могут производить любую экспертизу по заказу клиента, по заказу обвинения. То есть для них главное не достигнуть истины, а выполнить поручение. У них нужные экспертизы поставлены на поток. Как правило, тексты часто представляют собой простой копипаст из других дел. В суде я встречался с экспертом Виталием Б.: он представлял сторону обвинения, а я – защиты. Во время судебного допроса эксперт сказал буквально следующее: «Я всегда пишу то, что хочет клиент», что зафиксировано в протоколе. Однако суд не посчитал это достаточным основанием для отказа от услуг этого эксперта.

Суды не склонны к тому, чтобы вообще ставить под сомнение экспертизу со стороны обвинения по очень простой причине: оправдательный приговор для судьи всегда скандал. В российских судах общей практики суммарное количество оправдательных приговоров составляет примерно 0,2 процента. И, как правило, в делах такого рода никакой доказательной базы, кроме экспертизы, нет. Всё остальное – просто техническое оформление.
Что в этой ситуации можно сделать? Я считаю важным обязать научные учреждения публиковать на своих сайтах тексты экспертиз, подготавливаемых от их имени. Раньше я думал, что эти люди непрошибаемы. Но оказывается, это не так. Вопрос репутации в научной среде, в академическом сообществе потихонечку начинает становиться важным. И я абсолютно уверен, что публичность, открытость приведёт к тому, что какая-то часть экспертов, пусть и небольшая, постесняются выдавать такое под своим именем.

Ещё было бы важно создать комиссию по проверке научной составляющей экспертных заключений во внесудебном порядке и составить чёрный список экспертов, против которых есть подозрения в непрофессионализме и нарушении профессиональной этики. И можно информировать Следственный комитет, ФСБ и Минюст об обновлениях этого списка. Пусть не сразу, но в дальнейшем это может повлиять на ситуацию.

К вопросу о квалификации экспертов по делу Светланы Прокопьевой

Журналист «Новой газеты» Ирина Тумакова исследовала детали, касающиеся соответствия экспертов, проводивших первую экспертизу по делу Светланы Прокопьевой, квалификационным требованиям, а также подробности, связанные с учреждением, от имени которого эти эксперты выступали.

Экспертизу Роскомнадзор заказал подведомственному себе же ФГУП «Главный радиочастотный центр» (ГРЧЦ). Среди уставных видов его деятельности – от «связи на базе проводных технологий» и телекоммуникаций до торговли легковыми автомобилями. По данным СПАРК, ГРЧЦ имеет две действующие лицензии – на использование недр «для целей геологического изучения и добычи подземных вод» и одну архивную – на защиту государственной тайны. Но лицензия на экспертную работу не упомянута.

На сайте ГРЧЦ в перечне видов деятельности указаны разные виды проверок на предмет технического использования радиоэлектронных средств, контроля излучения и так далее. В списке платных услуг фигурирует лишь экспертиза «возможности использования заявленных радиоэлектронных средств и их электромагнитной совместимости…». Тем не менее именно этому центру Роскомнадзор заказал «экспертизу продукции средств массовой информации на предмет определения наличия (отсутствия) нарушения законодательства РФ о средствах массовой информации».

Проводили работу два эксперта. Александр Валерьевич Сорговицкий окончил Московский государственный юридический университет им. О.Е. Кутафина в 2013 году, а «на право проведения экспертизы информационной продукции» был аккредитован в 2015 году. Таким образом, стаж его экспертной работы составлял три года. В ООО «Судебные эксперты» он значится как почерковед. На сайте Роскомнадзора размещена одна экспертиза с его участием – исследование передачи «Сердце медведицы» телеканала «Детский мир». На вопрос соответствует ли содержание метке «16+» эксперты отвечают: «не соответствует».

Второй эксперт, Гершликович Анастасия Игоревна 1994 года рождения, в 2012 году окончила школу, а в ноябре 2017 получила красный диплом того же университета, что и коллега. Судя по данным на её странице в «ВКонтакте», она публикуется в «Российской газете» как Анастасия Бычкова. Заключений экспертиз с её участием на сайте Роскомнадзора найти не удалось.

Как сказано в акте экспертизы, специалисты производили «поиск по тексту высказываний, оправдывающих действия лиц, совершивших или планирующих совершить террористический акт». А отыскав, анализировали «на предмет их содержательно-смысловой направленности, модальности и лексикограмматической формы выражения сведений».

Квалификации лингвиста нет у обоих. Изучив текст, они отметили, что автор указывает на «несоблюдение… законных прав и свобод граждан», «связывает причину террористического акта с действиями правоохранительных органов» и «приводит сравнение действий подрывника и народовольцев в ХIХ веке».

Автор, по словам экспертов, оправдывает терроризм «посредством утверждений о целесообразности действий террориста». Таким образом, подытоживают эксперты, в тексте «содержатся высказывания, оправдывающие терроризм».

Существует другая экспертиза, независимая. Её провели лингвисты с филологическим образованием, учёными степенями и стажем более 40 лет. Они в тексте Светланы Прокопьевой оправдания терроризма не увидели. Как не увидели в экспертизе Сорговицкого и Гершликович признаков ни лингвистического, ни лингвоюридического анализа. Но этот документ и Роскомнадзор, и следствие к делу не подшили.

Экстремизм в соцсетях. Граница дозволенного

о фейках, словесная эквилибристика, быдло, обзор экспертиз, фоноскопических экспертиз, распознавать, патентных троллей, учёный, экстремизм,

Игорь Огорелков, начальник отдела лингвистических экспертиз Московского исследовательского центра, дал интервью журналисту «Медузы» Ирине Кравцовой и рассказал о том, что такое экстремизм и какие публикации в соцсетях можно считать экстремистскими

– Почему количество уголовных дел, связанных с призывами к экстремизму, растёт?

– Больше людей стали сидеть в интернете. Раньше мы анализировали книги, листовки и плакаты. Когда все перешли в интернет, мы стали анализировать интернет-контент – и тут перед нами открылось непаханое поле.

– У вас и у других экспертов в разных центрах и регионах есть какие-то общие критерии или алгоритмы, позволяющие вам сделать вывод, есть экстремизм в публикациях или нет?

– У МВД, Следственного комитета, Министерства юстиции и частных экспертных организаций имеются свои методики. Они, к сожалению, отличаются друг от друга, и до сих пор нет единого межведомственного подхода к анализу материалов, которые исследуют на наличие признаков экстремизма. Кроме того, с развитием интернета появилось новое явление: поликодовый текст – картинка с текстом. Это сейчас самый ходовой объект нашего исследования, потому что пользователям гораздо легче постить готовые картинки с текстом – и они активно это делают. Дальше таких картинок в интернете станет ещё больше, а в настоящее время мы буквально стоим на пороге экспертной революции. Написание методики анализа поликодовых материалов представляется достаточно актуальной задачей.

– И сколько нужно времени на создание такой методики?

– Методика появляется, когда накапливается опыт проведения исследований – не раньше чем через три года. Сейчас для поликодовых текстов пытаются выработать алгоритм анализа, но он не всегда подходит.

– Приведите пример, когда для поликодового текста – мы же говорим о мемах и тому подобном – может не подойти алгоритм, созданный для экспертизы обычного текста?

– В обычном тексте анализируется только вербальная составляющая, а визуальное изображение может кардинально поменять смысл материала.

– И чем он будет отличаться?

– Он очень отличается. Картинка с текстом содержит вербальную и визуальную информацию в совокупности. Исследования данного объекта проводят два эксперта – лингвист и психолог. Лингвист выявляет смыслы и оценки, анализирует текст, а психолог определяет, есть ли в публикации конфликт, выявляет социально-психологическую направленность материала. Качественный анализ поликодового текста могут сделать только лингвист и психолог в тандеме. При этом характер человека, опубликовавшего текст, не учитывается ни экспертом-лингвистом, ни экспертом-психологом.

– А зачем методики, если можно просто смотреть, как применяется 282-я статья на практике?

– Мы читаем Уголовный кодекс, знаем, как называются экстремистские статьи, – например, та же статья 282 УК РФ, изучаем экспертный опыт государственных и негосударственных учреждений – и уже потом, учитывая данную информацию, пишется методика.

– Мы недавно публиковали историю орловского учителя Александра Бывшева: его осудили за стихотворения, в которых обнаружили экстремизм. Интересно в этой ситуации то, что следствие заказало экспертизу в местном университете, а суд потом запросил еще одну – в Московской гильдии независимых экспертов. Одни эксперты нашли в стихотворениях экстремизм, а другие – нет. Как бы вы могли это объяснить?

– Экспертизу может проводить и эксперт государственного экспертного учреждения, и частный эксперт, имеющий специальные познания в области лингвистики и психологии. При этом, даже имея высочайшую квалификацию учёного-лингвиста, потенциальный частный эксперт может не иметь опыта проведения психолого-лингвистической экспертизы. Качественное заключение эксперт может сделать только при условии, если у него есть сертифицированная методика, опыт, специальные знания.

– Где грань между свободой слова и экстремизмом?

– Является ли высказывание экстремистским или нет, определяет суд. Эксперт даёт лингвистическую или психологическую оценку представленных материалов. В статье 282 УК РФ написано, что нельзя разжигать ненависть, но люди-то сейчас учёные стали, редко кто открыто призывает. А свобода слова – это неотъемлемое право любого гражданина РФ, согласно Конституции.

– А если человек хочет написать на своей личной странице, что его страна ведёт войну с другой, и поддерживает граждан страны-противника, а позицию своей страны не разделяет. Человек просто делится своим мнением, он не призывает никого ни с кем бороться. Это экстремизм?

– Каждый случай нужно смотреть в отдельности, чётких маркеров и алгоритмов нет. Нельзя просто взять картинку или текст и сказать – так можно, а так нельзя, потому что есть очень много других факторов.

– А может человек написать на своей странице, что занимает позицию, отличную от позиции государства, призывая при этом поддержать его?

– При анализе высказывания учитывается много факторов. Например, где размещено ваше высказывание – в публичном пространстве, СМИ или где-то ещё. Если не хотите внимания [со стороны правоохранительных органов] – не пишите лишнего. Тем более в социальных сетях. Вы должны думать не только о том, что вы вкладываете в своё высказывание, но и о том, как его воспримут. Одно дело, вы у себя дома на кухне маме сказали о чём-то, а другое дело, если вы разместили это.

– Так где у нас граница дозволенного?

– Человек должен понимать, что он делает в интернете, для чего он туда заходит. Границу дозволенного я обозначить не могу.

– Бывает такое, что вы читаете в прессе, что человека осудили по 282-й статье, и пожимаете плечами: ну а здесь-то преступление в чём?

– Я не имею информации, за какой материал человека осудили по статье 282. В федеральном списке экстремистских материалов как таковых текстов нет, там только названия.

– Но вы же читаете СМИ, видите контекст. Например, жительницу Красноярска приговорили к двум годам условно за картинку, которую она поместила в закрытый альбом во «ВКонтакте», он был доступен только ей. Это же почти как с мамой на кухне: не публично, к вражде нет призыва.

– В моей практике не было, чтоб я сокрушался по поводу несправедливо вынесенных решений.

– Означает ли это, что я в принципе не могу пользоваться своей страницей в социальной сети как площадкой для публикации своего мнения?

– Для выражения своего мнения можете. Но лучше не переходить границы правового поля.

– А если я закрою доступ к своим записям во «ВКонтакте» от всех?

– А какая у вас есть уверенность, что его никто не увидит? Это как, знаете, человек получает в Сбербанке карточку и думает, что только он ею может воспользоваться.

– У вас нет ощущения, что правоохранительные органы несправедливо применяют 282-ю статью? Что она сама по себе несправедлива, потому что позволяет преследовать за высказанное мнение?

– Я эксперт, я оцениваю материалы. Эксперт не даёт правовую оценку материалам, и его политические взгляды в данном случае не имеют решающего значения.

– Это не политические взгляды, это экстраполирование вашей личной работы в контекст происходящих в стране событий.

– Я должен быть объективен в анализе материала, который предоставляют правоохранительные органы.

– Имеет значение, кто публикует пост с призывами к разжиганию той или иной розни – человек либеральных взглядов или разделяющий политику государства?

– При анализе материала принимается во внимание коммуникативная цель публикатора, социально-психологическая направленность материала. Выводы по материалам даются на основании утвержденной методики.

– Угроза превратить США в радиоактивный пепел – экстремизм?

– Мы как эксперты не определяем, является ли высказывание или текст «экстремизмом» или нет. Решение по признанию материала экстремистским принимает суд. Что касается данного конкретного случая, то призыва сжигать тут нет, но нельзя анализировать высказывания, вырванные из контекста, – иначе можно допустить ошибку.

– Если эта грань настолько тонка, должна ли быть такая строгая уголовная ответственность? Получается, вы сидите за столом и решаете вопрос: прямой тут призыв или только косвенный – а против человека уголовное дело возбуждено, его в тюрьму посадить могут.

– Должны быть единые межведомственные методики, в которых было бы чётко сказано, в каких поликодовых текстах содержатся лингвистические и психологические признаки, например, возбуждения ненависти, вражды, а в каких – нет.

– Нет таких методик, вы сами говорили.

– Единых межведомственных методик по поликодовым текстам – нет.

– Тогда вы как эксперт признаете, что не можете в ста процентах случаев объективно установить грань дозволенного.

– Ну, так с любой экспертизой. Вы так говорите, как будто одна лингвистика – субъективна, а все остальные экспертизы – точные. Экспертиза по определению почерка тоже не стопроцентная – зависит от качества объекта. Так же и у нас – не всё же идеально.

– А вы сталкивались с давлением правоохранительных органов? В их заинтересованности в результатах экспертизы?

– Нет, это исключено. Как вы себе это представляете?

– Бывает ли такое, что эксперт вступает в сговор со следствием и…

– Нет, это исключено! Каждый эксперт – профессионал, он дорожит своей репутацией. Какой же это эксперт, если на него можно оказать какое-то воздействие? Мы оцениваем материал, и другой оценки, кроме объективной, дать не можем, потому что дорожим своим именем, репутацией экспертного учреждения.

– Скажите, в скольких процентах случаев вы принимаете решение, что в присланных на экспертизу материалах есть экстремизм?

– Примерно в половине случаев.

На орловского учителя заведено пять уголовных дел за стихи про Родину

В марте 2014 года школьный учитель-лингвист из города Кромы Орловской области Александр Бывшев опубликовал на своей странице во «ВКонтакте» стихотворение под названием «Украинским патриотам», в котором неодобрительно отозвался о российских военных, появившихся на территории Крыма. По словам Бывшева, он не мог не отреагировать на присоединение Крыма к России – в Восточной Украине, откуда родом его мать, он провёл детство.

«Помимо того, что я учитель, я еще и гражданин, у меня есть позиция, и я через стихотворение выразил ее на странице своей социальной сети», – рассказал Бывшев журналисту «Медузы» Ирине Кравцовой.

В мае того же года районная прокуратура возбудила против педагога уголовное дело по 282-й статье УК РФ, обвинив его в разжигании ненависти и вражды. Свидетелями обвинения выступили в том числе его ученики. «Я на уроке рассказывал детям, что на Украине было принято к родителям обращаться на „вы“, – рассказывает Бывшев. – И говорил ребятам, мол: учитесь уважению к старшим. А на суде эти рассказы школьников судья интерпретировала так, что я сталкивал лбами русских и украинцев».

В лингвистической экспертизе, сделанной по заказу следствия, в стихотворении «Украинским патриотам» нашли признаки экстремизма. Суд заказал ещё одну экспертизу в московской Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. Специалист гильдии Михаил Горбаневский рассказал «Медузе», что стихотворение Бывшева он и его коллеги смогли трактовать минимум четырьмя способами, но ни один из них не содержал признаков экстремизма.

Суд признал Бывшева виновным, назначил ему триста часов исправительных работ и на два года запретил ему заниматься преподавательской деятельностью. Бывшев полностью отбыл наказание – наводил порядок на кромском кладбище и подметал городские окраины. В 2015 году в статью 331 Трудового кодекса РФ внесли поправку, по которой судимые за экстремизм пожизненно лишаются права преподавать.
Приговор Бывшев пытается обжаловать в Европейском суде по правам человека.

Через месяц Бывшев опубликовал на своей странице во «ВКонтакте» ещё одно стихотворение под названием «Украинские повстанцы», в котором описан абстрактный бой с участием российских и украинских солдат.

Прокуратура Кромского района Орловской области снова попыталась возбудить против Бывшева уголовное дело по 282-й статье. Полицейские изъяли у Бывшева ноутбук, чтобы «предотвратить дальнейшие преступления». Кромской районный суд в «Украинских повстанцах» экстремизма не нашёл, в возбуждении дела отказал и даже присудил бывшему учителю пять тысяч рублей в качестве компенсации за моральный вред. Деньги на счет поступили, но Бывшев снять их не может, так как Росфинмониторинг внёс его фамилию в список экстремистов и террористов России – под номером 1754.

«Как только человеку предъявляют обвинение в экстремизме, сотрудники органов обязаны тут же сообщить об этом в Росфинмониторинг. И те блокируют счета обвиняемого. В случае с Бывшевым ему должны были разблокировать счёт после того, как он отбыл наказание по первому делу. Но разморозить счёт не успели, потому что ему тут же выдвинули второе обвинение, а потом и другие», – объясняет адвокат Бывшева Владимир Сучков.

17 января 2017 года Следственный комитет по Орловской области завёл на Бывшева ещё одно уголовное дело по 282-й статье – из-за опубликованного им в 2015 году во «ВКонтакте» стихотворения «На независимость Украины». Суд по этому делу продолжается.

В феврале 2018 года против Бывшева завели четвёртое уголовное дело. Его обвинили в воспрепятствовании правосудию и предварительному расследованию по 294-й статье УК РФ. Это дело, считает адвокат Бывшева Владимир Сучков, возбудили из-за того, что его подзащитный публиковал на своей странице во «ВКонтакте» рассказы о том, как проходят судебные заседания, и давал интервью журналистам.

Кроме того, Бывшев рассказал, что к нему и к его соседям без предупреждения приходили сотрудники ФСБ – «поговорить». Активист записал эти разговоры и выложил их в свой канал на ютьюбе.

2 апреля 2018 года на сайте Следственного комитета по Орловской области появилось сообщение о том, что против Бывшева возбуждено новое – пятое – уголовное дело, опять по 282-й статье из-за того, что поэт «разместил на сайте „Орлец“ для всеобщего публичного ознакомления два стихотворения, в текстах которых содержатся высказывания уничижительного характера по отношению к определенной нации». Речь идёт о двух стихотворениях Бывшева «Русский дух» и «Могучая кучка», посвящённых неблагоприятной экологической ситуации в России. Официального обвинения ему пока не предъявлено.

По словам Бывшева, люди в Кромах его сторонятся и стараются открыто – «при свидетелях» – не выражать ему поддержку. «Люди боятся даже за руку со мной здороваться, все запуганы. Дошло до того, что когда я прихожу в фотоателье и прошу отксерить какие-нибудь документы – мне отказывают, боятся, что станут соучастниками моих „преступлений“», – рассказывает Бывшев.

По его словам, везде в городе ему отказывают в приёме на работу. Сейчас Бывшев находится под подпиской о невыезде, ухаживает за своими пожилыми родителями и живёт на их пенсию.

Адвокат: Лучше своего мнения не выражать

война, вооружённых сил, фейк-ньюс, чайлдфри, невиновность, оскорбление граждан, адвокат, Интервью со Светланой Прокопьевой, протест Егора Жукова, отзыв учёных-лингвистов, эксперт фсб, рецензия, ГЛЭДИС, личный бренд, соцсети,

На прошедшей недавно в Калининграде лекции «Свобода слова в интернете. Грани возможного» адвокат Антон Самоха и юрист Станислав Солнцев рассказали об ответственности за противоправные действия в виртуальном пространстве с позиции уголовного и административного законодательства, а также гражданско-правовых отношений.

Интернет прочно вошёл в жизнь: в сети люди общаются, совершают покупки и ведут бизнес, но нельзя забывать, что в интернете, как и в реальной жизни, есть ряд правил, которые нельзя нарушать. Речь идёт об экстремизме, оскорблении человека, нарушении его личной неприкосновенности, авторского права и т.д.

Антон Самоха рассказал, что под действие статьи о нарушении личной неприкосновенности подпадает любая информация, которую человек желает оставить в тайне. Если в интернете без получения согласия кем-то выкладывается информация об интимной жизни другого лица, его диагнозе или усыновлении ребёнка, то эти действия подлежит наказанию по статье 137 УК РФ. В случае обнаружения такого факта адвокат рекомендует сделать скриншоты и написать в следственный комитет заявление с указанием, где и кем были выложены те ли иные сведения.

Адвокат предостерегает, что репосты и отметки «Нравится» в социальных сетях могут обернуться для пользователя роковыми последствиями. Особенно это касается публикаций о критике государственного строя, национальных, расовых и религиозных предпочтениях. Ответственность за разжигание вражды регламентирует статья 282 УК РФ. Уголовная ответственность, согласно закону, наступает с 16 лет, но многие родители порой не подозревают, что их дети могут оказаться субъектами совершения преступления.

«Если вы видите подобный пост в интернете, лучше обойти его стороной, не ставить лайки, не писать ничего в комментариях. Многие считают, что если дать отрицательный комментарий и выразить своё несогласие, то никакой ответственности не будет. Однако практика иногда показывает обратное», – сказал Антон Самоха.

Среди слушателей интерес вызвал вопрос о степени допустимости критики. Накануне президентских выборов люди, несогласные с действующей властью, проявляют в интернете особую активность. Можно ли высказываться против существующего режима с учётом того, что Конституция гарантирует гражданам свободу слова? Ведь никто не хочет нарушать закон. На это адвокат ответил, что существует грань между выражением своего мнения и намеренным возбуждением вражды. Если человек критикует какое-либо положение дел, то это не является преступлением.

Похожая ситуация наблюдается и с оскорблением чувств верующих. Важно понимать, что по этой статье преступление квалифицируется в том случае, если были оскорблены именно религиозные чувства. Расследованием таких дел занимается следственный комитет. Критика управленческого аппарата церкви или её должностных лиц не имеет к статье о чувствах верующих никакого отношения. Так или иначе, установить смысловое содержание высказываний может эксперт-лингвист. Нередко привлекаются специалисты в области политологии, социологии или религии для проведения комплексной экспертизы.

Адвокат Антон Самоха рассказал случаи из своей практики, когда ребёнок попадал в зависимость от переписки со взрослым человеком. Например, общение девочки с военнослужащим привело к тому, что он требовал высылать всё более интимные фото, угрожая показать её одноклассникам снимки, которые она отправляла ему ранее. В ответ он делился с ней своими фотографиями. Родители узнали о переписке случайно. В результате солдата привлекли по статье 134 УК РФ за совершение действий сексуального характера в отношении ребёнка. «Запретить детям общаться в интернете невозможно. Но нужно помнить, что безопасность ребёнка важнее всяких этических убеждений», – считает адвокат.

Оскорбление личности подпадает под административную ответственность. Такие правонарушения расследует прокуратура. Адвокат рекомендует сделать скриншот интернет-страницы, на которой размещён текст, негативно характеризующий человека, и написать заявление в течение двух месяцев с момента публикации. После рассмотрения административный материал будет передан в суд. Наличие в деле скриншота, прошедшего процедуру регистрации в прокуратуре, избавит заявителя от необходимости в дорогостоящем заверении документа у нотариуса. Сейчас стоимость такой услуги колеблется от 7 до 15 тысяч.

О гражданско-правовых аспектах свободы в интернете, а именно функционировании авторского права, защиты персональных данных и распространении порочащих сведений рассказал юрист Станислав Солнцев.

Человек становится обладателем исключительного авторского права, как только он воплотил свой творческий или научный замысел в материальную форму в виде текста, скульптуры, рисунка или фотографии. Наиболее частыми нарушениями в сфере авторского права являются присвоение, незаконное использование, нарушение неприкосновенности произведения (внесение изменений) и искажения, которые порочат честь, достоинство и деловую репутацию автора.

За нарушение авторских прав предусмотрена административная (штраф от 1,5 до 40 тысяч рублей в зависимости от статуса нарушителя) и уголовная (штраф до 200 тысяч, обязательные/исправительные работы или лишение свободы до двух лет) ответственность.

Законом предусмотрена компенсация морального вреда в случае нарушения права на неприкосновенность, обнародования без согласия или если правообладатель решил отозвать из обращения какой-либо продукт, а кто-то продолжает использовать.

При нарушении авторских прав необходимо обращаться в полицию, которая установит, было ли это административным правонарушением или преступлением. За плагиат предусмотрена ответственность по статье 146 УК РФ. Принцип доказывания авторства простой – нужно подтвердить, что человек работал над объектом – черновиками, чертежами, перепиской или публичными обсуждениями. Важен ещё и приоритет по времени – кто раньше засвидетельствовал свою причастность к оспариваемому объекту, тот наверняка и является автором.

Использование чьего-либо фото крайне ограничено, если на это не получено согласия автора. Публиковать продукт чьего-то творчества в личных целях законом не запрещено, но если цель приобретает коммерческий характер, автор вправе обратиться в суд. Наиболее распространённые способы свободного использования произведения регулирует статья 1274 ГК РФ. Существует понятие цитирования фотографий при изготовлении, например, подборок, дайджестов или бюллетеней. Теоретически такое использование без разрешения автора не возбраняется. «Самое важное – это цель, с которой делается цитирование. Если кто-то размещает фото с изображением человека, то это незаконное использование фотографического произведения и использование персональных данных. Гражданско-правовая ответственность за это непредсказуемая», – предупреждает Станислав Солнцев.

Рассказывая о защите персональных данных, юрист напомнил, что фото человека, как отпечатки пальцев и радужки глаз, считаются информацией ограниченного доступа; это сведения, которые прямо или косвенно относятся к определённому или определяемому физическому лицу. Данные являются персональными тогда, когда можно понять, о ком конкретно идёт речь. При этом доступность сведений о себе человек может регулировать прежде всего через аккаунты в социальных сетях.

В этой связи юрист остановился на праве гражданина на собственное изображение. Постановлением Пленума Верховного суда регламентировано, что при публикации в интернете коллективных фотографий одно из изображённых лиц может выложить снимок, если остальные позировали и не были против публикации.

Если чьё-то изображение обнародовано в общественных или государственных интересах, например, когда человек объявлен в розыск, то на использование его изображения разрешения не требуется. Получать согласие также не нужно, если речь идёт о публичной персоне (чиновнике или должностном лице), потому что интерес к его фигуре носит общественно-политический характер. Исключение составляют случаи, когда целью становится освещение личной жизни.

Постановлением Пленума Верховного суда определено, что можно без получения согласия использовать изображение человека, если он был сфотографирован в общественном месте во время публичного мероприятия, даже если он оказался в центре внимания.

Свобода мнения, как её ограничение, регламентируется статьями Конституции. Права и свободы одного человека не должны толковаться как отрицание или умаление прав и свобод другого. Поэтому при возникновении ситуаций, связанных с распространением порочащих сведений важно помнить, что эта информация формирует у остальных отрицательное отношение к кому-либо. За распространение умышленно недостоверных сведений предусмотрено уголовное наказание. Остальные случаи рассматриваются в рамках гражданских отношений. Суд оценивает при этом содержание сообщения, контекст, манипулирование фактами, порядок и полноту изложения, а также публичность. Если порочащие сведения имеют место в личной переписке, то состав правонарушения в этом случае отсутствует.

За защитой чести и достоинства следует обращаться в суд общей юрисдикции, а за защитой деловой репутации, связанной с предпринимательской деятельностью, – в арбитражный суд. Если иск подаётся от имени организации, то нужно обращаться также в суд общей юрисдикции, так как это не связано с предпринимательской деятельностью.

В иске можно требовать опровержения порочащих сведений, а также компенсации морального вреда и убытков (недополученный доход или реальный ущерб). При вынесении решения суд учитывает материальное положение обеих сторон и перенесённые страдания. Важно понимать, что порочащими сведения становятся, если они касаются неэтичного поведения или нарушения закона. Имеет большое значение, умаляют ли высказывания честь и достоинство гражданина. В ходе судебного разбирательства ответчик обязан будет предоставить подтверждение правдивости сведений, а также их источник. Истец же должен доказать факт распространения, место опубликования и объяснить, почему он считает эти сведения порочащими.

Применительно к гражданско-правовой ситуации за мнение не привлекают к ответственности, так как мнение нельзя проверить на истинность или ложность, в отличие от утверждения. Поэтому большое значение имеет не только смысл сказанного, но и то, какие речевые конструкции при этом были использованы.